Евдокимов и не догадывался, какую лавину обвинений он сдвинул с места. Под этой лавиной погибнет и Ягода, и сам он, и тысячи других чекистов.
Все говорили о повышении политической бдительности, но вот выступление наркоминдела Литвинова прозвучало явным диссонансом, хотя тоже являлось укором Наркомвнутделу и его внешней разведке.
Литвинов поднял вопрос о «липовых» сигналах зарубежной агентуры НКВД. Он рассказал, что при каждой его поездке за границу от резидентов поступают сообщения о подготовке «покушения на Литвинова». Игнорируя некоторые возмущенные реплики, он заявил, что ни одно из таких сообщений не подтвердилось. «Когда что-нибудь готовится, никогда не бывает, чтобы это было совершенно незаметно, а тут не только я не замечал, охрана не замечала, больше того, местная полиция, которая тоже охраняла, она тоже ничего не замечала (Берия: „Что вы полагаетесь на местную полицию?“)…Я все это говорю к тому, что имеется масса никчемных агентов, которые, зная и видя по газетам, что „Литвинов выехал за границу“, чтобы подработать, рапортуют, что готовится покушение на Литвинова (Ворошилов: „Это философия неправильная“). Совершенно правильная. Это указывает на то, что эти агенты подбираются с недостаточной разборчивостью… и я думаю, если так обстоит дело за границей, то может быть что-то подобное имеется по части агентуры и в Советском Союзе». Намек Литвинова был недвусмысленным, но, видя, что Сталин не сделал никакого замечания Литвинову, все остальные решили не вступать с ним в дискуссию.
В заключительном слове Ежов обрушился на Ягоду за его неспособность внедрить агентуру в окружение Троцкого и Седова. Ягода вяло оборонялся: «Я все время, всю жизнь старался пролезть к Троцкому». На это Ежов резко отреагировал: «Если вы старались всю жизнь и не пролезли — это очень плохо. Мы стараемся очень недавно и очень легко пролезли, никакой трудности это не составляет, надо иметь желание, пролезть не так трудно». Ежов был прав. В его активе имелась вербовка «Тюльпана» — Зборовского.
Резолюция по докладу Ежова повторяла формулировку телеграммы Сталина и Жданова из Сочи о запоздании с разоблачением троцкистов на 4 года и указывала, что «НКВД уже в 1932-1933 годах имел в своих руках все нити для того, чтобы полностью вскрыть чудовищный заговор троцкистов против советской власти».
Резолюция требовала ужесточить режим содержания политзаключенных и обязала НКВД «довести до конца дело разоблачения и разгрома троцкистских и иных агентов фашизма до конца с тем, чтобы подавить малейшие проявления их антисоветской деятельности».
На пленуме Ворошилов говорил: «…у нас, в рабоче-крестьянской Красной армии, к настоящему времени, к счастью или к несчастью, а я думаю, что к великому счастью, пока что вскрылось не очень много врагов народа…»
Однако очень скоро «оптимизм» Ворошилова поубавился. После пленума масштабы репрессий против командных кадров резко возросли. Если с 1 января по 30 марта 1937 года из РККА было уволено по политическим мотивам 577 человек, то с 1 апреля по 11 июня (день, когда в печати появилось сообщение о предстоящем суде над Тухачевским и семью другими военачальниками) — 4370 человек. Ворошилов и Гамарник визировали в день сотни представлений на увольнение и арест.
24 мая было принято постановление Политбюро о «заговоре в РККА». В нем упоминалось о послании Бенеша Сталину и указывалось, что заговорщики планировали «во взаимодействии с германским генеральным штабом и гестапо в результате военного переворота свергнуть Сталина и советское правительство, а также все органы партии и советской власти, установить… военную диктатуру».
25—26 мая опросом Политбюро приняло решение об исключении из партии Тухачевского и Рудзутака и передаче их дел в НКВД. 28 мая был арестован Якир, а 29 мая — Уборевич. Они обвинялись «в участии в антисоветском троцкистско-правом заговорщическом блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии, а Якир и Уборевич, дополнительно, в пользу Японии и Польши».
Гамарник, которому был объявлен приказ о его увольнении их РККА, застрелился (не выполнил «указания» товарища Сталина!). Причины этого поступка были разъяснены в официальном сообщении следующим образом: «Бывший член ЦК ВКП(б) Я.Б. Гамарник, запутавшись в своих связях с антисоветскими элементами и, видимо, боясь разоблачения, 31 мая покончил жизнь самоубийством».
1 июня было принято постановление Политбюро о лишении орденов 26 человек «за предательство и контрреволюционную деятельность». В нем значились, в частности, имена пяти военачальников (в том числе Корка и Эйдемана), пяти «штатских» (в том числе Рыкова и Енукидзе) и одиннадцати бывших руководящих работников НКВД (Ягода, Молчанов, Волович, Гай, Прокофьев, Погребинский, Бокий, Буланов, Фирин, Паукер, Черток).
В такой атмосфере в этот же день открылось расширенное заседание Военного Совета при наркоме обороны с участием его членов (четверть его состава — 20 человек — уже были арестованы), членов Политбюро, а также 116 приглашенных военных работников из центрального аппарата Наркомата обороны и с мест. Участники заседания были ознакомлены с показаниями Тухачевского и других «заговорщиков». Доклад «О раскрытом органами НКВД контрреволюционном заговоре в РККА» сделал Ворошилов.
На следующий день с большой сумбурной речью выступил Сталин. Эта речь, касающаяся деятельности вражеских спецслужб и носящая в ряде мест иронически-издевательский характер, достойна того, чтобы ее частично воспроизвести. Можно изложить его выступление, исправленная стенограмма которого хранилась в личном архиве И.В. Сталина. Но, как говорили в свое время: «Лучше товарища Сталина не скажешь», поэтому приводится, естественно с купюрами, отрывок его выступления, касающийся германской «роковой женщины» Гензи и ее жертв:
«…Прежде всего, обратите внимание, что за люди стояли во главе военно-политического заговора. Я не беру тех, которые уже расстреляны, я беру тех, которые недавно еще были на воле. Троцкий, Рыков, Бухарин — это, так сказать, политические руководители. К ним я отношу также Рудзутака, который также стоял во главе и очень хитро работал, путал все, а всего-навсего оказался немецким шпионом, Карахан, Енукидзе. Дальше идут Ягода, Тухачевский — по военной линии, Якир, Уборевич, Корк, Эйдеман, Гамарник — тринадцать человек. Что это за люди? Это очень интересно знать. Это — ядро военно-политического заговора, ядро, которое имело систематические сношения с германскими фашистами, особенно с германским рейхсвером, и которое приспосабливало всю свою работу к вкусам и заказам со стороны германских фашистов. Что это за люди?
…Я пересчитал тринадцать человек… Их них десять человек шпионы… Троцкий — обер-шпион.
Рыков. У нас нет данных, что он сам информировал немцев, но он поощрял эту информацию через своих людей. С ним очень тесно были связаны Енукидзе, и Карахан, оба оказались шпионами. Карахан с 1927 года, и с 1927 года Енукидзе.
Мы знаем, через кого они доставляли секретные сведения — через такого-то человека из германского посольства в Москве. Знаем. Рыков знал все это. У нас нет данных, что он шпион.
Бухарин. У нас нет данных, что он сам информировал, но с ним были связаны очень крепко и Енукидзе, и Карахан, и Рудзутак, они им советовали: информируйте, сами не доставляли.
Гамарник. У нас нет данных, что он сам информировал, но все его друзья: Уборевич, особенно Якир, Тухачевский, занимались систематической информацией немецкого генерального штаба.
Остальные. Енукидзе Карахан — я уже сказал. Ягода — шпион и у себя в ГПУ разводил шпионов. Он сообщал немцам, кто из работников ГПУ имеет какие-то пороки. Чекистов таких он посылал за границу для отдыха. За эти пороки хватала этих людей германская разведка и завербовывала. Возвращались они завербованными…