В этом месте советскому читателю преподносилось очередное искажение советским официозом событий прошедшей войны. Мы с вами, уважаемый читатель, уже знаем, из главы о командующем ВВС Новикове, что наша авиация, руководствуясь указаниями Ставки, именно, 25 июня нанесла бомбовый удар по Финляндии и втянула ее в орбиту войны. В силу этого обстоятельства, та, на следующий день, направила нам ноту протеста и объявила войну.
Советская же цензура, всего-то, изменила один день в мемуарах Хохлова. Не в первый раз. Да и события размазала, в частности, захватив при этом и Норвегию. Но, как теперь, зная из любого военного словаря, что Финляндия 26 июня 1941 года объявила нам войну, ни у кого не возникнет сомнения, что нанесенный бомбовый удар, «в этот же», день по северной «соседке», был, своего рода, актом возмездия. Чтоб знали, как объявлять нашей Родине войну! А всего-то изменен был один день! Да, но как по-разному читаются события. Вот вам и «правда» о войне. Так кого же покрывал постсталинский официоз по финским событиям?
Теперь обещанная информация о морских минах. Снова вернемся к мемуарам Николая Ефремовича Басистого, командира «Червоной Украины». Как помните, он получил боевое задание из штаба Черноморского флота и принял на борт своего крейсера 90 морских мин.
«Из штаба флота прислали кальку — схему минного заграждения. Всматриваюсь в нее — знакомая работа. Кажется, давно ли эта калька лежала на моем столе в оперативном отделе штаба флота».
Поясню в чем дело? В его «красном пакете», вскрытом после объявления войны находилось предписание, что командиру корабля надлежало делать в последующем. А намечалась постановка мин в указанном квадрате моря. Соответственно, среди приказа могла находиться и схема минного заграждения. К чему это говорю? В пакетах подобного рода, всегда находятся отложенные по времени приказы вышестоящего начальства. Они не являются тайной от подчиненного, чтобы он, вскрыв пакет, не таращил на приказ глаза, как баран на новые ворота. Просто, до поры до времени, они под печатью хранятся в сейфе командира. Пришел приказ вскрыть пакет — вскрыл, и получил письменное обоснование своим последующим действиям. Только и всего. Задача подонков-предателей заключалась в том, чтобы затруднить (оттянуть, замедлить), в конце концов, просто не отдать приказ о вскрытие пакета, обрекая командира на бездействие в тот момент, когда он уже подвергся воздействию противника. Смотрите, что мы видим, вместе с Николаем Ефремовичем? Знакомый ему документ — калька со схемой минных заграждений. Видимо, с данными документами вместе со старшим штурманом корабля они предварительно работали, рассчитывая прокладки курса и привязку к ориентирам.
А вот что вспоминал, упомянутый, чуть выше, командир авиаполка А.Е.Голованов 22 июня 1941 года, находящийся в Западном военном округе. Получил приказ, как помните, нанести бомбовый удар по Варшаве (?). Спрашивает своего непосредственного начальника:
«— Есть ли у вас распоряжение вскрыть пакет под литером «М»?
Последовал отрицательный ответ.
— А приказ или письменное распоряжение бомбить Варшаву?
Такого документа также не оказалось.
Будучи совершенно твердо ориентирован об объектах нанесения ударов, среди которых Варшава никогда не значилась, я усомнился в данном распоряжении.
— Товарищ полковник, — обратился я к Скрипко, — кто давал распоряжение?
— Лично Жигарев (в то время командующий ВВС — автор А.Г.)
— А вы вскрыли пакет? — опять спросил я.
— Нет. Без особого на то распоряжения этого сделать я не могу.
Мне стало ясно, что полковник Скрипко так же, как и я, и не мыслит вскрывать документы на случай войны без особого на то распоряжения. Но его не было…
— А вы уверены, что нашему полку приказано бомбить Варшаву?
Скрипко вспыхнул. Разговор стал принимать неприятный оборот.
— Я вам еще раз передаю словесный приказ командующего ВВС произвести боевой вылет на Варшаву, еле сдерживаясь, повышенным тоном сказал Скрипко…
Я распрощался с ним и вышел…
Во второй половине второго дня войны полк поднялся в воздух и лег курсом на Варшаву (???)».
Голованов не упомянул, чем закончился полет к столице генерал-губернаторства, но думаю, читатель и сам догадается о его результатах. Что здесь видим? Разве, дали команду о вскрытии пакета под литерой «М», то есть, мобилизационного, командиру авиакорпуса Скрипко? Нет! А так как Голованов, ранее знал, что там (в пакете) таких целей, как Варшава, не значилось, то выразил сомнение в правильности поставленной перед ним боевой задачи — бомбежка Варшавы. Это же не над своим аэродромом покружить? Надо же было заранее наметить маршрут полета, ориентиры, привязку к местности и все утрясти со своим флагманским штурманом, таким, каким например, являлся капитан Хохлов из 1-го минно-торпедного авиационного полка. А словесный приказ, как говорят в таких случаях, к делу не пришьешь. Немало настреляли по началу войны командующих авиасоединениями, из тех же ВВС, слепо выполняющих устное распоряжение более высокого начальства. Оно-то, отсиделось «в кустах», а непосредственные исполнители положили голову на плаху. Указали на них пальцем: «Своими действиями содействовали врагу». И точка. По войне мало было времени на разбирательства. Настоящий враг уходил от ответственности, а простые, честные военные попадали под расстрельные статьи. Оправдайся, например, Голованов по поводу бомбежки Варшавы. Скрипко, взял бы, да и сказал следователям из Особого отдела, что посылал, дескать, Голованова бомбить Кенигсберг. Кому верить? Приказ-то был отдан на словах. В дальнейшем, правда, ввели строгое указание: все делать только по письменному приказу вышестоящего начальства. И то, недруги умудрялись подличать и при таких обстоятельствах.