Как подчеркнул Потресов, во внешности Ленина не было ничего такого, что могло бы объяснить его «гипнотическое воздействие на людей». Невысокого роста, приземистый и лысый, он напоминал современникам русского крестьянина. Помимо исходившего от Ленина ощущения огромной физической энергии и силы, особо выделялись его глаза — «пронизывающие», «искрящиеся», «всевидящие», «удивительные» и «вспыхивающие синими огоньками в уголках»28. По общему признанию, держал он себя очень просто, был человеком исключительной прямоты и искренности.
Особые качества, за которые Ленина его последователи выделяли из среды обыкновенных людей, он проявлял на трибуне. И это не был талант блестящего оратора, который прославил Троцкого. Речь Ленина была совершенно лишена театральности и стремления произвести эффект. Говоря простым языком, вместе с тем отчетливо и чрезвычайно энергично, Ленин обычно сразу же приступал к обсуждаемой проблеме и давал ясный, логически обоснованный анализ, подкрепленный множеством фактов. На слушателей его выступления часто оказывали совершенно необыкновенное воздействие. Он неоднократно демонстрировал свою способность доводить партийную аудиторию до крайнего возбуждения, до состояния экзальтации. Например, слушая две речи Ленина на большевистской конференции в Таммерфорсе в 1905 г., обычно сдержанный Сталин поддался всеобщему восторгу. Он вспоминал: «Меня пленила та непреодолимая сила логики в речах Ленина, которая несколько сухо, но зато основательно овладевает аудиторией, постепенно электризует ее и потом берет ее в плен, как говорят, без остатка. Я помню, как говорили тогда многие из делегатов: «Логика в речах Ленина — это какие-то всесильные щупальца, которые охватывают тебя со всех сторон клещами и из объятий которых нет мочи вырваться: либо сдавайся, либо решайся на полный провал»29. Подобными воспоминаниями полна мемуарная литература. Так, Макс Истмен, который присутствовал на публичном выступлении Ленина в 1922 г., дошел до состоянии «пиндарического парения». Впоследствии он назвал Ленина «самым ярким из всех виденных мною когда-либо на трибуне людей». Ленин предстал перед ним «гранитным монолитом искренности», в отношении которого «вы чувствуете, что он весь перед вами, что вы воспринимаете всего человека». Создавалось впечатление, что наконец-то на подмостках истории появился бескорыстный интеллигент, который открывает нам свои мысли, показывая, «как выглядит истина»30.
Поскольку Ленин писал так же, как и выступал, его политические сочинения сохраняли в какой-то мере тот необычайный стиль, который был присущ его политическим речам. Не удивительно, что с наибольшим эффектом он смог выразить себя в жанре таких объемистых политических брошюр, как «Что делать?». После 1902 г. с интервалами в несколько лет он написал «Шаг вперед, два шага назад», «Две тактики социал-демократии в демократической революции», «О праве наций на самоопределение», «Империализм, как высшая стадия капитализма», «Государство и революция», «Пролетарская революция и ренегат Каутский», «Детская болезнь "левизны" в коммунизме». Эти произведения сформировали стратегию и тактику большевизма и явились вехами его истории. Хотя они содержали многочисленные ссылки на теорию марксизма, в них, как правило, все было подчинено потребностям практики и насущным проблемам революционного движения. В этом отношении эти произведения продолжали тенденцию книги «Что делать?», в которой марксистское революционное учение воплотилось в теорию о том, как делать революцию. Поэтому можно утверждать, что данные произведения подняли практические потребности и проблемы движения до теоретического уровня. Даже в абстрактно-философском сочинении «Материализм и эмпириокритицизм» (1909) внимание Ленина было прежде всего приковано к практическим, в его понимании, нуждам движения; в тот момент, например, как он считал, существовала потребность в догматической марксистской теории мироздания, идеологического фундамента движения. Соответственно, одной из тем книги стал вопрос о «партийности» самой философии. Хотя у отдельных русских марксистов с отвлеченно-философским складом ума это произведение, да и многие другие, вызывало отвращение, оно тем не менее оказывало на многих гипнотическое воздействие именно потому, что было буквально пронизано духом партийной практичности.
В ленинских речах и сочинениях отчетливо проступала не только непреклонная воля к революции, но и вера в нее, уверенность в том, что социалистическая революция в России произойдет и что он и его последователи будут ею руководить. Потресов верно указал на революционную веру как на качество, которое явилось главным источником харизмы Ленина. Чтобы в полной мере оценить это качество, мы должны вспомнить, насколько было трудно русским революционерам начала столетия сохранить веру в успех своего дела. В чеховской России, вспоминал поэт Валерий Брюсов в 1920 г., людям, подобным ему, революция рисовалась делом такого отдаленного будущего, что они не надеялись увидеть ее при жизни. «Вот теперь, — сказал он, — заговорили о возможности сношения с другими планетами, но мало кто из нас надеется там побывать. Так и русская революция казалась нам такой же далекой. Предугадать, что революция не так далека, что нужно вести к ней теперь же, — это доступно лишь человеку колоссальной мудрости. И это в Ленине меня поражает больше всего»31. Ленин сумел внушить людям, страстно желавшим социалистической революции, но не ожидавшим ее скорого прихода, чувство, что такая революция действительно возможна; тем самым он удовлетворял их глубокую потребность поверить в осуществимость собственных замыслов.
Действительно, потрясения 1905 г. обнаружили внутреннюю слабость монархии, скрывавшуюся за представительным фасадом кажущейся мощи. Они же показали, что народная революционная волна пошла на убыль и царский режим консолидировался, произошел массовый выход рядовых членов из революционных партий. Многие представители радикальной интеллигенции начали подвергать сомнению революционные вероучения, которым они были привержены. У русских марксистов проявилась тенденция к отказу от подпольной политической деятельности; они, как считал Ленин, стали поддаваться искушению и впадать в ересь «ликвидаторства». Революционное движение переживало период упадка. Суровые испытания принесла и начавшаяся мировая война 1914 г.
Последующие свидетельства видных большевиков говорят о том, что вера и сила духа, проявленные Лениным в те тяжелые времена, вероятно, имели решающее значение для большевистского движения. Сталин, например, подчеркивает огромное значение ленинской способности вселять уверенность в большевиков, упавших духом после того, как меньшевики взяли верх на Объединительном съезде в Стокгольме в 1906 г. Поражение, писал он, «превратило Ленина в сгусток энергии, вдохновляющий своих сторонников к новым боям, к будущей победе». Затем он вспоминал, как растерянные большевистские делегаты, на лицах которых были следы усталости и уныния, столпились около Ленина, спрашивая у него совета, и как «Ленин в ответ на такие речи едко процедил сквозь зубы: «Не хныкайте, товарищи, мы наверняка победим, ибо мы правы»»32. Зиновьев, основываясь на личных воспоминаниях, следующим образом описывает роль Ленина в «черные дни» контрреволюции: «Он один сумел собрать тесный, сплоченный кружок борцов, которым он говорил: “Не унывайте, черные дни пройдут, мутная волна схлынет, пройдет несколько лет, и мы будем опять на гребне волны, рабочая революция возродится”»33.
Существенным элементом революционного учения Ленина была вера в грядущий революционный переворот в Европе; его мечты о русской революции приобретали дополнительный импульс, когда он видел ее как составную часть более широкой международной революции. Еще в книге «Что делать?» он предполагал, что русский пролетариат, свергнув царизм, станет «авангардом международного революционного пролетариата». Впоследствии он, как и Троцкий, пришел к выводу о диалектической связи русской и европейской революции. В 1905 г. Ленин нарисовал привлекательную картину огромных возможностей, которые откроются с победой революции в России. Он, в частности, писал: «Революционный пожар зажжет Европу... тогда революционный подъем Европы окажет обратное действие на Россию и из эпохи в нескольких революционных лет сделает эпоху нескольких революционных десятилетий...»34.