Символичным возведением Сталина на не доступную никому философскую вершину можно считать тот факт, что включенный в «Краткий курс» очерк о диалектическом и историческом материализме не ограничился, как это было бы положено для «энциклопедии марксизма—ленинизма», кратким обзором ленинского варианта марксизма. Вместо этого толкование основ марксистской теории в «Кратком курсе» было дано не кем иным, как самим Сталиным.
Сталинский марксизм особо заострял внимание на деятельности великих людей. Тем самым возвеличивалась роль Сталина как человека, деяния и мысли которого решающим образом воздействовали на историю.
Еще в 1931 г. в беседе Сталина с Эмилем Людвигом просматривалась его позиция. Оспорив заявление Людвига, будто «марксизм отрицает выдающуюся роль личности в истории», Сталин тогда заявил, что марксизм «вовсе не отрицает роли выдающихся личностей».
Вслед за диалектическим материализмом в этой главе следовало изложение материализма исторического, который трактовался как учение о способах производства, представляющих собой основу сменявших друг друга общественноэкономических формаций — рабовладения, феодализма, капитализма и социализма. Подчеркивая значимость ожесточенной классовой борьбы как главной особенности первых трех типов общества, принадлежавший перу Сталина очерк соответствовал положениям как классического марксизма, так и его ленинского варианта. Это распространялось и на акцентирование роли революции как способа перехода от одной общественной формации к последующей.
Государство и право по-сталински н
В работе «Государство и революция» (1917) Ленин привел энгельсовское определение государства как особой репрессивной силы. В предстоящем переходном периоде от капитализма к коммунизму, писал он, в условиях диктатуры пролетариата репрессивная сила государства пока еще сохранится, но это будет сила, направленная против бывших эксплуататоров рабоче-крестьянского государства, уже начинающего отмирать на первой стадии коммунистического общества (т. е. при социализме).
Таков контекст, в котором в 20-е годы развивалась советская политическая и юридическая мысль. Провозглашенные в период нэпа юридические кодексы, разработанные в значительной степени по западноевропейским образцам, рассматривались как законы не социализма, а переходного к нему периода от капитализма. Преобладающей была концепция, выдвинутая Е.Б. Пашуканисом; советское право времен нэпа основывалось на принципе эквивалентности, находившем свое выражение в товарообмене. Когда же в 1928-1930 гг. нэп был отменен, теоретики юриспруденции заявили о приближении отмирания права.
Хотя в 1930 г. на XVI партсъезде Сталин и говорил об упрочении диктатуры пролетариата, Пашуканис в пьянящей атмосфере «культурной революции», создавшей у радикалов от права иллюзорное представление, будто наступило их время, придерживался иной позиции. В 1930 г. он писал, что общество приближается к революционному переходу от капитализма к социализму. Пашуканис даже выдвинул смелое предположение, что советское государство отомрет к моменту завершения второй пятилетки в 1937 г., ибо к тому времени будет построен социализм, исчезнут классы и потребность в государстве отпадет25.
Для Сталина подобный образ мышления был совершенно неприемлем. Ведь в рамках своего русского национал-большевизма он предусматривал возникновение великого и могучего советского русского государства, а через революцию сверху он формировал централизованное, бюрократическое, основанное на принуждении государство, использующее право в качестве одного из своих инструментов. Уловив тенденции сталинской политики, Пашуканис в 1935 г. выдвинул идею, согласно которой усиление классовой борьбы внутри страны и необходимость обороны от внешних врагов требуют упрочения диктатуры и делают опасными любые рассуждения об отмирании советской государственности26.
Однако, несмотря на резкий поворот во взглядах Пашуканиса, положение его самого и возглавляемой им школы советской марксистской юриспруденции было безнадежным. С провозглашением в 1936 г. сталинской Конституции, первой статьей которой советское государство, а по логике вещей и его законность объявлялись «социалистическими», теория Маркса и Энгельса и их ученика Ленина об исчезновении классов и государства в полностью социалистическом, а затем коммунистическом обществе должна была попасть в разряд «вредительских». Разве можно было бы считать Сталина победоносным строителем социализма, если бы возглавляемое им государство и законы последнего не были бы социалистическими?
Революция в теории государства и права не прошла бескровно. Двадцатого января 1937 г. «Правда» объявила Пашуканиса «врагом народа». Он был арестован и в том же году скончался в тюрьме. Возглавлявшаяся им группа правоведов была осуждена как вредительская в юридической науке. Многим коллегам Пашуканиса, например бывшему наркому юстиции Крыленко, была уготована та же участь.
Выразителем сталинской школы в области государства и права стал Вышинский. Он начал с массовых «чисток» прокуратуры, устранивших многих прокуроров, пытавшихся смягчить крайности террора. На местах его жертвами стали 90% прокуроров27 Тем временем спешно создавались учебники, необходимые для подготовки нового поколения юристов в духе сформулированного Вышинским в 1938 г. определения права как совокупности «правил поведения или норм, но не только норм, но и обычаев и правил общежития, санкционированных государственной властью и защищаемых ею в принудительном порядке»28.
Новый дуайен юриспруденции разработал для Сталина такую систему поддержания закона и порядка, при которой профессиональное юридическое образование и известная доля процедурных формальностей служили прикрытием для юриспруденции террора. Теоретическое оправдание этой юриспруденции Вышинский изложил в своем труде 1941 г. «Теория судебных доказательств». В нем он возвел признания обвиняемых в ранг решающего доказательства по делам заговорщических антисоветских групп. В результате следователи, ведущие дела по контрреволюционным преступлениям, предусмотренным 14 пунктами статьи 58 Уголовного кодекса, были обязаны добиваться от подследственных во что бы то ни стало признаний их вины.
Как упоминалось выше, созданные в системе НКВД особые «тройки» выносили приговоры заочно, на закрытых заседаниях и без права привлекать защитников и подавать апелляции. Именно о такой юриспруденции острый на язык британский корреспондент Э.Т. Чолертон саркастически заметил, что, как бы там ни было с «хабеас корпус» (т. е. с передачей арестованного в суд для определения законности его задержания), власти строго следовали принципу «хабеас кадавер»29.
За кулисами — в документах для служебного пользования и в устных заявлениях — Вышинский выступал за террор в самых его зверских формах. Он отдавал приказы прокурорам и следователям и рассылал циркуляры, в которых стирались различия между неполитическими и политическими преступлениями. В конце 1936 г. по мере усиления террора Вышинский приказал пересмотреть все уголовные дела по крупным пожарам, несчастным случаям, по выпуску недоброкачественной продукции в целях выявления в них контрреволюционных замыслов.
Сознательные поджоги государственной или общественной собственности — независимо от мотивов их совершения — должны были наказываться по пункту о саботаже. Контрреволюционные намерения следовало выискивать во всех случаях халатности при сборе урожая. Когда, например, выяснилось, что собранное в 1937 г. зерно было заражено клещом, Вышинский потребовал приписать это контрреволюционерам, и в результате было осуждено много людей. Он неоднократно оправдывал передачу дел в «особые совещания» на том основании, что, поскольку речь идет об уничтожении врага, их можно решать и без судебного разбирательства.
Провозгласив, что он предпочитает «иметь хоть полупризнание, но написанное обвиняемым», Вышинский рекомендовал прокурорам и следователям прибегать к практике рукописных протоколов допросов, создавая таким образом ложное представление о добровольных признаниях в тех случаях, когда обвиняемые отказывались писать такие документы сами. Когда Берия потребовал от Вышинского, чтобы прокуроры не настаивали (как это некоторые из них делали) на занесении в протоколы протестов обвиняемых против применявшихся к ним следователями незаконных методов, Вышинский написал Берия, что он дал указание подобных заявлений не фиксировать. На проведенном в 1938 г. совещании Вышинский сказал, что бессмысленно рассматривать многочисленные жалобы граждан на приговоры, вынесенные им или членам их семей, и приказал относиться к таким жалобам «ответственно», т. е. большую их часть не расследовать30.