Несмотря на то, что в военные годы атмосфера террора несколько разрядилась, когда поддержка народом стала непременным условием выживания сталинского режима, Малый террор все еще оставался неотъемлемой частью советской жизни. Так продолжалось вплоть до смерти Сталина.
..Г.! г:, пи -‘V <-'■ ’ Л :<•>>'! Пи ПЫ-Ч Н '."ГЛ< Ю1-
Каковы были результаты? г чи; >:
Таким образом, Сталин использовал свою власть тирана не только для определения политического курса и насильственного внедрения одобренной им доктрины, но и ради создания радикальным образом искаженного им самим варианта истории. Возникает вопрос: каковы результаты всего этого? Насколько Сталин преуспел в формировании сообщества людей, правоверных, почитающих его как гениального вождя и заботливого отца народов, забывших о фактах, противоречащих его официальному имиджу, людей, ненавидевших осужденных в ходе показательных процессов, видевших в них чудовищных заговорщиков, наконец, веривших в то, что они живут в истинно социалистическом обществе, и принимавших сталинский вариант марксизма? В некоторых отношениях замысел Сталина удался, а в других — нет.
Революции веры во многом способствовало цензурирование общественной памяти. Устранив «староверов», сохранявших вплоть до своей гибели знания и веру, которые Сталин пытался истребить, и принудив к молчанию оставшихся на свободе, террор помог стереть из памяти общества все, что расходилось с его, Сталина, представлениями. Из библиотек исчезла теоретическая литература прежних толкователей вопросов истории партии, марксистской доктрины, государства и права и т. д. Те, кто еще обладал подобными книгами или иными дискредитирующими материалами (например, ленинским «Завещанием»), как правило в целях предосторожности, уничтожали их. Понимая, что известные им «тайны» могут навлечь на их семьи беды, многие тщательно следили за тем, что говорить своим детям. Им зачастую не сообщали о том, что их отсутствующие отец или дед сосланы в лагеря. Они, дескать, уехали «в командировку». Однако в ряде случаев молодежь узнавала от людей старших поколений вещи, которые, как их предупреждали, они не должны были упоминать в присутствии посторонних. Многие годы спустя, уже в эмиграции, один советский интеллигент вспоминал, что «всем пришлось стать актерами и жить двойной жизнью; двойственность и маска давали известную защиту»31.
Новая система идеологической обработки не всегда имела тот результат, которого хотелось ее инициатору. Политучеба в партийных кружках, получение диплома высшего учебного заведения, в программу которого входило обязательное изучение истории партии и диалектического материализма, предусматривали хорошее усвоение «Краткого курса». Это далеко не всегда превращало людей в искренних, а тем более в пылких верующих. Многие осваивали сталинский большевизм в изложенной в «Кратком курсе» форме путем его механического зазубривания, а затем в случае необходимости, словно попугаи, бубнили заученное. Молодая женщина-генетик, желавшая в 1939 г. поступить на работу в московский Институт эволюционной морфологии, должна была сдать экзамен по марксизму. Ей удалось сделать это отчасти благодаря тому, что она проявила хорошие знания теоретических разделов «Краткого курса». В мемуарах, изданных ею спустя десятилетия, уже в эмиграции, она признала: «Краткий этот курс появился в 1938 году. Читать его без омерзения невозможно. Знать его нужно наизусть»32.
Не одной Светлане Сталиной вместе с другими юношами и девушками, сдающими «Краткий курс» в вузах, он казался скучным. В одном московском институте, где студентки изучали диамати где, как и в других вузах военного времени, юношей обучалось очень мало, преподавательницу за глаза называли «диамамой», а экзамены сдавали по шпаргалкам, хорошо запрятанным в одежде. Вздохнув с облегчением после сдачи этого экзамена, о сданном начисто забывали33. Каждая кафедра вела два обязательных курса. Некоторые советские студенты, зная, что в царской России в университетах преподавалось богословие, называли кафедры марксизма-ленинизма «богословскими факультетами». Превращение Сталиным марксистско-ленинской теории в набор примитивных догм, вероятно, уже в конце 30-х годов и в последующий период убило у большей части образованной молодежи всякий интерес к данному предмету. Те же немногие, кто его сохранил, встали на путь диссидентства. В 40-е годы несколько групп образованной молодежи стали изучать ленинские труды, желая очистить истинное учение Ленина от сталинских идей государственности34. Тогда стало возможным читать отдельные части ленинского труда «Государство и революция» как диссидентский трактат. Что они и делали.
А что можно сказать о том, что советское общество с его огромным централизованным государственным аппаратом, с его стратификацией, системой привилегий для элиты, с массами, живущими в условиях, колеблющихся между бедностью и скромным достатком, и есть общество социалистическое? Появились сомневающиеся. Один из них — в 1936 г. ему было 26 лет и он учился в техническом институте — позже, уже в эмиграции, вспоминал, как, «подобно большинству», он был удивлен и шокирован, когда в докладе о новой Конституции Сталин провозгласил, что социализм в основном уже построен, ибо этот молодой человек связывал социализм с изобилием и свободой35. Неизвестно, разделяло ли большинство его мнение. Многие были попросту безразличны к идеологии. Однако среди молодежи были и активисты, сохранявшие каким-то образом идеологическую преданность режиму, с энтузиазмом относившиеся к социализму.
К числу последних принадлежит родившаяся в 1918 г. Раиса Орлова. К моменту завершения в 1933 г. первой пятилетки она наизусть знала детскую «считалку»: «Пятьсот восемнадцать и тысяча сорок» (518 возведенных по пятилетнему плану заводов и 1040 созданных машинно-тракторных станций). Коммунизм сталинского толка стал для Орловой «второй религией» до такой степени, что в 1936 г., будучи студенткой и комсомольской активисткой в Московском институте философии, литературы и истории, она «восхищалась» ясностью «Краткого курса», который, как она говорила, был «предназначен для масс»36. Другим, искренне верившим, был Лев Копелев, за которого Орлова впоследствии вышла замуж. В возрасте 21 года, он участвовал в проведении коллективизации на Украине и верил Сталину, что борьба против кулачества — это борьба за социализм. Копелев принял на веру официальное заявление, что в убийстве Кирова повинны бывшие оппозиционеры-зиновьевцы, и считал, что «необходим террор»37 Они и подобные им правоверные молодые люди пока что не нуждались в масках. Но сколько было таких — мы не знаем.
Если отбросить в сторону идеализм, то мощным побудителем для присоединения к сталинскому сообществу правоверных были карьерные соображения.
Историк Юрий Борисов обнаружил архивный документ, из которого следует, что только в партийном аппарате к началу 1938 г. появилось 100 тыс. вакантных мест38. Авторитетный исследователь репрессий в вооруженных силах утверждает, что таким образом Сталин «добился прямо-таки религиозного обожания всех обязанных ему»39 Это же, несомненно, можно сказать и о многих выдвиженцах — директорах заводов, их заместителях, главных инженерах и их коллегах в государственных организациях. Они могли видеть в Сталине своего благодетеля и гордиться системой, в которой им удалось преуспеть. Вполне вероятно, что в своем большинстве подобные люди не нуждались в чем-то большем, чем упрощенно-схематичный марксизм, которому учил «Краткий курс». У них не было оснований сомневаться в том, что система, в которой они живут, действительно социалистическая. Социализм — это форма общества, при которой всем руководит бюрократическое, централизованное государство, а люди, стоящие у власти (в том числе и они, и их семьи), обладают правом на обслуживание в спецмагазинах, спецстоловых, спецбольницах и спецсанаториях. Поскольку в своем большинстве эти люди происходили из рабочих и крестьянских семей, они вполне могли считать Россию конца 30-х годов, как это официально утверждалось, рабоче-крестьянским государством, хотя они сами ни к одному из названных классов уже больше не принадлежали.