Новая биографическая форма, которую Эриксон назвал «психоисторией», открывает заманчивые перспективы, но и таит в себе определенные опасности. Одна из них состоит в том, что, уделяя чрезмерное внимание личности лидера, можно нарисовать слишком однобокую картину той роли, которую данный фактор играл, оказывая влияние на направление или темпы исторического развития. В таком исследовании недостаточно систематически и углубленно изучать саму личность лидера. Нужно также вскрыть связи и взаимодействия личности с социальным окружением и политической ситуацией, которые тогда позволяют личностному фактору обрести историческую значимость.
В рассматриваемом нами случае объяснение причин прихода Сталина к власти и его деспотизма кроется в характере как Сталина, так и большевизма как политического движения, в характере той исторической ситуации, в которой оказалась советская власть в 20-е годы, в характере самой России — страны с традицией самодержавного правления и примирением народа с фактом такого правления. Но, только уяснив сложное взаимное переплетение всех этих факторов, мы окажемся в состоянии понять, почему так получилось, что личные качества (как верно, но слишком поздно предсказал Ленин) оказались мелочью решающего значения.
Русский пролог
V '*‘Л ' м*;
а.
В начале нынешнего столетия, когда в большинстве стран Европы уже восторжествовала конституционная власть, в России все еще господствовала абсолютная монархия. Статья 1-я Основных законов Российской империи, принятых в 1892 г., гласила: «Император Всероссийский есть Монарх самодержавный и неограниченный. Повиноваться верховной Его власти не токмо за страх, но и за совесть Сам Бог повелевает».
Царь, разумеется, не мог единолично принимать все важные политические решения, а если он так поступал, то и тогда находился под влиянием им же самим избранных советников. С учетом этих оговорок можно тем не менее утверждать, что в данном случае внешняя форма в общем-то совпадала с реальным положением вещей.
Высшие правительственные учреждения являлись придатками царской самодержавной власти. Так, Государственный Совет, этот законодательный орган, чьи заседания проходили за закрытыми дверями, формировался из высших сановников, назначаемых царем, и выполнял лишь консультативные функции. Только царь выносил окончательное решение, утверждая или отклоняя какой-либо закон. При этом он часто прислушивался к голосу не большинства, а меньшинства среди своих советников или действовал, не спрашивая мнения Государственного Совета. Комитет министров не был правительством в обычном смысле слова, а всего-навсего координирующим совещанием министров, полностью ответственных только перед царем, с которым напрямую и независимо от других министров имели дело по проблемам, входившим в сферу их компетенции2. Внешняя политика, например, определялась исключительно царем и министром иностранных дел или каким-либо другим лицом, с которым царь считал нужным проконсультироваться. Правительство как таковое не только не решало вопросов внешней политики, но даже и не обсуждало их. По словам Горчакова, одного из министров иностранных дел России XIX в.: «В России есть только два человека, которые знают политику русского кабинета: император, который ее делает, и я, который ее подготавливаю и выполняю». Характеризуя собственную роль, Горчаков говорил, что «он только губка, которая впитывает в себя высочайшие указания»3.
Русское государственное устройство было и бюрократическим, и авторитарным. Огромной империей — от Балтийского моря до Тихого океана — управляла из Санкт-Петербурга преданная царю бюрократия в чиновничьих мундирах. Губернаторы назначались Министерством внутренних дел и были ему же подотчетны. Вместе с подчиненными чиновниками в губернских столицах они выполняли роль представителей центральной власти. Иметь самоуправление в рамках империи народам нерусской национальности не разрешалось; исключением была Финляндия. Гражданские свободы существовали только на бумаге. Политические партии были запрещены и могли действовать только нелегально. Например, собрание, на котором в 1898 г. в Минске образовалась Российская социал-демократическая рабочая партия, проходило тайно. Все публикации подлежали официальной цензуре. Оставалась в силе внутренняя паспортная система как средство контроля за передвижением населения. Вездесущая русская тайная полиция, или «Охранка», располагала широко разветвленной сетью осведомителей, которые были ее глазами и ушами. Русская православная церковь, которой управляло государственное учреждение (Святейший Синод), представляла собой официальную религию и пользовалась соответствующими привилегиями и покровительством. По существующим правилам правительственные чиновники были обязаны посещать божественную литургию по крайней мере раз в год и официально удостоверять свое посещение.
Александр II осуществил ряд социально-экономических реформ, начав в 1861 г. с указа об отмене крепостного права. Хотя реформы бО-х годов и положили начало созданию земств (органов местного самоуправления), самодержавная основа русской политической структуры осталась без изменений. В 1861 г. Александр II в беседе с Бисмарком заявил, что конституционная система правления не соответствует русским политическим традициям. Всякая попытка ограничить самодержавную власть, утверждал он, подорвала бы веру простого народа в монарха — в «поставленного от Бога отеческого и неограниченного господина»4. Если сегодня дать стране Конституцию, заметил он по другому случаю, то завтра Россия распадется. По иронии судьбы, в тот самый момент, когда Александр II пересмотрел свои взгляды и готовился в 1881 г. даровать стране парламентскую хартию, он был убит революционерами. Этот террористический акт ознаменовал начало периода жестокой реакции и репрессий, характерных для правления Александра III. Потребовалась революция 1905 г., чтобы вырвать у несговорчивой царской власти конституционные свободы. Политические партии получили право на легальное существование, и появился в основном избираемый национальный парламент — Государственная Дума. Но и тогда Николай II пытался по-прежнему неумело и неэффективно выступать в роли «неограниченного монарха», которого Основные законы провозгласили самодержавным императором Всероссийским. Подлинный парламентский государственный порядок так и не сложился, царизм сохранил свои позиции, чтобы быть сметенным революционным ураганом, который пронесся над русской землей в 1917 г.
Но даже народное восстание подобного размаха не в состоянии полностью все переменить. Ведь и в любой новой политической системе продолжают присутствовать, например, такие глубоко укоренившиеся элементы старой политической культуры, как отношение населения к правительству. Сотни лет царского самодержавия с его официальным культом правителя постепенно сформировали у значительной части простого народа, и особенно у крестьян, монархический склад ума. А гибель, уничтожение и бегство за границу в революционные годы многих представителей и без того немногочисленных высших и средних слоев населения позволили классу крестьян приобрести еще больший вес. Следует добавить, что промышленные рабочие, количество которых быстро возросло во второй половине XIX в. (когда индустриализация в России набрала темп), во многих случаях сохранили тесные связи с родной деревней.
«Без царя земля вдова», «без царя народ сирота». В этих пословицах нашел свое отражение миф о царе-батюшке. По-разному эту же самую мысль передают многие другие старые русские пословицы и поговорки («Бог знает да царь», «Все во власти Божьей да государевой», «Богом да царем Россия сильна»)5. Совершенно очевидно, что политическая лояльность русского крестьянина связывалась не с абстрактным учреждением (государством), а с конкретной личностью правителя. Самодержавие вкупе с русским православием представлялось крестьянину составной частью того естественного порядка вещей, который (на более высоком, государственном уровне) соответствовал привычному патриархальному авторитаризму семейной жизни в деревне. (Подобные чувства в народе стали ослабевать только в самом конце царского правления.)