Хотя формулировки в коммюнике по переговорам были достаточно обтекаемыми, было очевидно, что Сталин вопреки жесткой позиции Тито исходил из необходимости компромисса в Югославии во имя сохранения единства антигитлеровской коалиции. Очевидно, что Сталин был готов пойти на уступки Западу и в других странах Европы. В то же время было очевидно, что он не желал идти на политические уступки в тех случаях, когда это было связано с утратой советских территорий. Это проявилось в ходе переговоров по «польскому вопросу» в октябре 1944 года с участием Черчилля. По словам Черчилля, Сталин был готов поставить Миколайчика во главе коалиционного правительства Польши, если тот признает советско-польскую границу по линии Керзона. Без этого признания Сталин отказывался согласиться на создание коалиционного правительства из представителей эмиграции и ПКНО. Несмотря на давление Черчилля, глава эмигрантского правительства Миколайчик наотрез отказался признать линию Керзона в качестве границы между СССР и Польшей и заявил, что он будет осужден собственным народом, если пойдет на это. Сталин даже пожаловался Черчиллю, что из всех советских участников переговоров лишь он и Молотов были готовы вести себя мягко по отношению к Миколайчику. По мнению Черчилля, сторонниками «жесткой линии» выступали влиятельные партийные и военные руководители СССР. Непримиримость Миколайчика завела переговоры в тупик, коалиционное правительство не было создано, и «польский вопрос» остался в повестке дня письменных и устных переговоров Большой Тройки.
Вопросы, которые волновали Черчилля накануне и в ходе его встречи со Сталиным в Москве в октябре 1944 года, встали и в повестку дня Крымской, или Ялтинской, конференции, состоявшейся 4– 11 февраля 1945 года. На сей раз союзники недолго возражали против предложения Сталина провести конференцию на советской территории, так как это было удобно руководителю СССР. Победы Красной Армии в Европе делали очевидным возросшее значение СССР и необходимость считаться с этим. Мир признал военное преимущество СССР. В то время как союзники, сражавшиеся в Италии с июля 1943 года вплоть до конца войны, так и не сумели занять территорию этой страны, а высадив десант в Нормандии в июне 1944 года, за полгода заняли лишь Северную Франции, часть Бельгии и Люксембург, Красная Армия, вступив на территорию зарубежной Европы весной 1944 года, к концу этого года освободила Румынию, Болгарию, Восточную Венгрию, Восточную Польшу, приступила к освобождению Чехословакии, Югославии и Норвегии.
Новым свидетельством неспособности союзников одолеть Германию без помощи СССР стало обращение Черчилля к Сталину 6 января 1945 года. В связи с отступлением союзников в Арденнах под натиском немцев Черчилль попросил Сталина сообщить, «можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января и в любые другие моменты, о которых Вы, возможно, Пожелаете упомянуть». На следующий день Сталин ответил: «Мы готовимся к наступлению, но погода сейчас не благоприятствует нашему наступлению. Однако, учитывая положение наших союзников на западном фронте, Ставка Верховного Главнокомандования решила усиленным темпом закончить подготовку и, не считаясь с погодой, открыть широкие наступательные действия против немцев по всему центральному фронту не позже второй половины января. Можете не сомневаться, что мы сделаем все, что только возможно сделать для того, чтобы оказать содействие нашим славным союзным войскам».
В результате успешного наступления к началу Ялтинской конференции советские части оказались в 70 километрах от Берлина. На первом заседании с докладом выступили начальник советского Генерального штаба А. И. Антонов и начальник Генерального штаба американской армии Д.К. Маршалл. Из доклада последнего следовало, что, хотя последствия немецкого наступления в Арденнах ликвидированы, войска союзников лишь начинают концентрацию своих сил для будущего наступления. К этому дню войска союзников еще стояли у «линии Зигфрида» и лишь кое-где перешли границу Германии. И все же по-прежнему стремясь опередить Красную Армию в ее движении в глубь Европы, Черчилль предложил перебросить войска союзников на Любляну навстречу советским войскам. Таким образом, англо-американские войска получили бы возможность первыми войти в Австрию и Чехию. Однако это предложение осталось без ответа. В то же время Сталин поставил вопрос о необходимости лучше координировать действия вооруженных сил трех держав и счел целесообразным, чтобы военные СССР, США и Англии обсудили планы летних операций. Главы трех держав были уверены, что в ходе этих операций Германия будет разбита, и приступили к обсуждению общей политики в отношении побежденной страны.
Как и на Тегеранской конференции, Сталин прилагал максимум усилий для того, чтобы добиться в Ялте принятия решений, отвечавших интересам нашей страны. Участник Ялтинской конференции А. А. Громыко вспоминал: «Не помню случая, чтобы Сталин прослушал или недостаточно точно понял какое-то существенное высказывание своих партнеров по конференции. Он на лету ловил смысл их слов. Его внимание, память, казалось, если употреблять сравнение сегодняшнего дня, как электронно-вычислительная машина, ничего не пропускали. Во время заседаний в Ливадийском дворце я, возможно, яснее, чем когда-либо раньше, понял, какими незаурядными качествами обладал этот человек».
«Следует также отметить, – писал Громыко, – что Сталин уделял внимание тому, чтобы все, кто входил в основной состав советской делегации, были хорошо ориентированы в том, что касается наиболее важных, с его точки зрения, задач, стоявших перед конференцией… Его заботила мысль о том, чтобы из поля зрения не ускользало главное – существо обсуждавшихся вопросов… Несмотря на нехватку времени, Сталин все же находил возможность для работы внутри делегации, для бесед по крайней мере с теми людьми, которые по своему положению могли высказывать суждения по рассматривавшимся проблемам и которым поручалось поддерживать контакты с членами американской и английской делегаций… Однажды Сталин устроил нечто похожее на «коктейль-парти» – так в США называются встречи в помещениях, из которых выносятся стулья и оставляют только столики, на которых стоят напитки и закуски; можно переходить от одного к другому участнику и вести непринужденную беседу.
Во время этой встречи он подходил к отдельным советским товарищам, чтобы перекинуться несколькими словами по тому или иному вопросу. Перемещался медленно, с задумчивым видом. Временами оживлялся и даже шутил. Всех присутствовавших знал в лицо. Впрочем, это составляло особенность его личности – он помнил очень многих людей, мог назвать их фамилии и часто – сказать, где и при каких обстоятельствах встречался с человеком. Это качество импонировало собеседникам… Обращало на себя внимание то, что он сам говорил мало, но слушал собеседников с интересом, переходя от одного к другому и таким образом узнавал мнения. Мне показалось, что даже в такой форме он продолжал работу, готовился к очередной встрече «большой тройки».
На Ялтинской конференции Сталин закрепил свое положение неформального лидера Большой Тройки. По словам Громыко, «когда в ходе заседания говорил Сталин – выступал он, как правило, с непродолжительными заявлениями, – все присутствующие в зале ловили каждое его слово. Он нередко говорил так, что его слова резали слух обоих лидеров западных держав, хотя сами высказывания по своей форме вовсе не были резкими, тем более грубыми – такт соблюдался. То, что заявлял Сталин, плотно укладывалось в сознании тех, к кому он обращался».
Видимо, Черчилль и Рузвельт признавали его лидерство на уровне инстинкта, который диктует всем живым существам правила поведения среди особей одного биологического вида. Выступая в палате общин в декабре 1959 года, Черчилль вспоминал о Сталине: «Когда он входил в зал Ялтинской конференции, все мы, словно по команде, вставали и, странное дело, почему-то держали руки по швам».
Одним из главных вопросов на Ялтинской конференции стал вопросе послевоенном будущем Германии. Западные союзники предлагали расчленить Германию после подписания германским правительством капитуляции. Сталин настаивал на репарациях Германии Советскому Союзу. Вместо плана разделения Германии на несколько мелких государств, который был впервые выдвинут западными державами на Тегеранской конференции, было принято предложение, отвечавшее интересам СССР – сохранить единую Германию под управлением Центральной контрольной ко миссии из главнокомандующих оккупирующих держав, но установить четыре оккупационные зоны. Таким образом, СССР получал право управлять побежденной страной наравне с западными союзниками. По настоянию Сталина на Ялтинской конференции было принято решение о взыскании с Германии репараций за ущерб, причиненный этой страной союзным странам. Для решения этого вопроса была создана Комиссия по возмещению убытков, которая находилась в Москве.