Однако руководство партии исходило из того, что даже крестьянами-коммунистами надо руководить из города. После XV съезда партии на постоянную и временную работу в деревню было направлено около 11 тысяч партийных, советских и кооперативных работников. После ноябрьского пленума 1929 года в деревню было командировано еще 27 тысяч партийцев (их называли «25-тысячниками») для того, чтобы они возглавили создаваемые колхозы и МТС. В течение 1930 года в села сроком на 1-2 месяца было направлено около 180 тысяч городских рабочих. Получалось, что 340 тысяч деревенских коммунистов рассматривались как второсортные партийцы, неспособные проводить политику партии в деревне самостоятельно, без руководства коммунистов из города. В романе «Поднятая целина» Михаил Шолохов верно показал расстановку сил в казацком селе, где двумя местными коммунистами Разметновым и Нагульновым руководит рабочий-партиец Давыдов, приехавший из города.
Не умаляя энергии этих представителей динамичного рабочего класса страны и самоотверженности профессиональных партийных работников, направленных в деревню, следует учесть, что эти люди, как правило, либо уже оторвались от крестьянской жизни, либо, будучи потомственными рабочими, никогда ее не знали, а потому им надо было многому учиться, прежде чем они смогли бы разбираться в сельском хозяйстве. В то же время в своем отношении к крестьянам они нередко вели себя как спесивые и самоуверенные менторы. Многие советские горожане, командированные для проведения коллективизации, даже те, кто сравнительно недавно обрел городскую прописку, ощущали себя в деревне без удобств урбанизированной жизни как белые колонизаторы, оказавшиеся в краях, населенных дикими людоедами. Хотя многие из горожан лишь недавно стали атеистами, они видели в религиозности крестьян проявление диких суеверий и старались направить верующих на «путь истинный», закрывая церкви, мечети или иные помещения религиозного культа. Чтобы доказать нелепость религии, командированные горожане нередко издевались над верой людей, снимая кресты с церквей или совершая иные кощунства.
Не скрывая своего отвращения к «отсталости» крестьянской жизни, многие горожане, поражались в деревне обилию и доступности продовольственных продуктов, приобретение которых в городе требовало немалых усилий. Им казалось несправедливым, что средний крестьянин обладает чуть ли не даровым хлебом и молоком, овощами и фруктами. Горожане спешили «восстановить справедливость», соединяя продовольственные запасы в коллективное владение и изымая из него максимум для поставок городу. Рабочим, командированным из центральных промышленных районов страны в Казахстан, казалось вопиющей несправедливостью то, что чуть ли не каждая семья у казахских скотоводов владела большим стадом баранов и овец. Они стремились перераспределить этот мелкий рогатый скот в пользу колхозов или государства, не учитывая того, что каждая семья местного населения могла физически выжить, лишь имея такое стадо.
При этом горожане-коммунисты подводили под городские антикрестьянские предрассудки идейно-теоретическую базу в виде марксистских положений о превосходстве пролетариата как класса, не имеющего собственности, над крестьянством как классом собственников. Между тем эти положения игнорировали специфику крестьянского труда и крестьянской культуры, вклад крестьян, а различия в положении крестьян объясняли исключительно классовой борьбой.
Поэтому зачастую крестьяне, добившиеся немалых успехов прежде всего благодаря своим знаниям и трудолюбию, зачислялись пришлыми горожанами в «эксплуататоры», подлежавшие раскулачиванию и ликвидации как класса. Политика, проводившаяся на основе таких вульгарных представлений о крестьянстве, не могла не нанести огромный ущерб деревне.
До начала коллективизации Сталин осуждал вульгарные представления о крестьянах. Выступая 22 октября 1924 года на совещании секретарей деревенских ячеек при ЦК РКП(б), он подчеркивал, что «необходимо изменить в корне самый подход к крестьянам». Он требовал, чтобы «коммунист научился подходить к беспартийному как равный к равному. В том, чтобы не командовать, а чутко прислушиваться к голосу беспартийных. В том, чтобы не только учить беспартийных, но и учиться у них. А учиться нам есть чему у беспартийных». Выступая на оргбюро 6 апреля 1925 года, Сталин говорил: «Крестьянин нередко относится к комсомольцу несерьезно, насмешливо. Происходит это потому, что крестьянин считает его оторванным от хозяйства, невеждой, лодырем». По словам Сталина, это естественное недоверие крестьян к городским людям объясняется тем, что «крестьянин больше всего верит тому, кто сам ведет хозяйство и знает более или менее толк в хозяйстве. Вот почему я думаю, что центром нашей деятельности в деревне должна служить работа по созданию актива из самих крестьян, откуда партия могла бы черпать новые силы». В то время Сталин не считал необходимым посылать в деревню спешно сколоченные «рабочие бригады» и неподготовленных «25-тысячников» для руководства деревенскими коммунистами. В то же время многочисленные предупреждения Сталина о недопустимости администрирования в деревне свидетельствовали о том, что осуждаемое им отношение к крестьянам было широко распространено в партии.
Однако в конце 1929 года Сталин поддержал вмешательство в сельское хозяйство людей, которые мало смыслили в этом деле. В своей статье «Год великого перелома» он объявлял, что руководство рабочего класса является решающим фактором в проведении коллективизации. Он писал: «Объясняется… небывалый успех колхозного строительства,…тем, что это дело взяли в свои руки передовые рабочие нашей страны. Я имею в виду рабочие бригады, десятками и сотнями рассеянные в основных районах нашей страны». Такое изменение в позиции Сталина связано прежде всего с тем, что одна форма «союза пролетариата с крестьянством», господствовавшая до 1928—1929 годов, еще раз сменилась другой. Судя по его «Наброску плана брошюры», «перелом» означал переход от неустойчивого перемирия с богатыми крестьянами к войне против них.
Осуждая ныне методы проведения коллективизации как антигуманные, следует в то же время учитывать историческую неизбежность подобных мер в период революционных преобразований. Анализируя опыт подобных преобразований, выдающийся социолог Питирим Сорокин вывел закон «кар и наград», с помощью которого господствующая политическая сила стремится добиться единства общества. Он писал: «Чем устойчивее шаблоны поведения антагонистических частей группы или антагонистических групп, тем более жестокими должны быть кары и обильными награды, чтобы сломить сопротивление антагонистической группы или части группы, связать ее в одно целое и вообще привести ее поведение к одному знаменателю. Чем менее устойчивы эти шаблоны, тем мягче должны быть санкции». «Шаблоны поведения» крестьянства России отличались необыкновенной устойчивостью, а господствующие социальные и политические силы (пролетариат и коммунистическая партия) стремились сломить сопротивление антагонистической группы богатых крестьян, чтобы объединить общество в одно целое во имя быстрого превращения страны в высоко развитую великую державу. Закон «кар и наград» Сорокина объясняет историческую неизбежность «жестоких кар», применявшихся руководством Советской страны по отношению к носителям «устойчивых шаблонов поведения» «антагонистических» групп населения.
Как и многие революции, сталинская «революция сверху» привела к необъявленной гражданской войне. Целью этой войны Сталин провозгласил «ликвидацию кулачества как класса». Выступая 27 декабря 1929 года на конференции аграрников-марксистов, он объяснил, почему еще недавно осуждал планы вернуться к раскулачиванию. Сталин считал, что политика «ограничения эксплуататорских тенденций кулачества» была до определенного времени правильной, что «пять или три года назад предпринять такое наступление на кулачество… было бы опаснейшим авантюризмом». Тогдашние предложения оппозиции начать «политику немедленного наступления на кулачество» означали, по его мнению, «политику царапанья с кулачеством», «декламацию», «пустозвонство». Он заявил, что «наступать на кулачество – это значит подготовиться к делу и ударить по кулачеству, но ударить так, чтобы оно не могло больше подняться на ноги».