Частный капитал города был проглочен очень скоро. Деревня же стала сопротивляться. Как только усилился нажим на обросшего жиром мужика, как он «регульнул» власть: сократил выпуск на рынок своих продуктов. Власть усилила налоговый пресс, прибегла к насильственным хлебозаготовкам — крестьянин стал сокращать посевы, резать скот. Сталин стал тогда на путь коллективизации, т. е. государственного капитализма в деревне. Иного выхода не оставалось. Только полное уничтожение хозяйственной самостоятельности крестьянина, только обращение его земли в государственную плантацию, его самого — в наемного рабочего этой плантации, могло обеспечить государству полный учет и произвольное изъятие в свое распоряжение продуктов земли. В деревне началась гражданская война. Деревня стреляет, восстает. Но у Сталина нет других путей. И потому он не говорит сейчас, что «нельзя строить социализм, имея восстания среди крестьян». Он не восстает против «раскулачивания»; наоборот, теперь это основа его деревенской политики. Он осуществляет ту программу, которую осуждал пять лет тому назад. Теперь, уже не излагая это как взгляд противника, но как собственную программу, он может свободно сказать:
— Наша задача состоит теперь в том, чтобы провести политику максимального зажима как в партии, так и в государственном аппарате, так, чтобы все скрипело кругом… Без этого нам не удержать руля при настоящих сложных условиях.
Стучат молотки. Напрягаются человеческие руки. Вертятся машины… Вырастают новые дома, целые новые города. Пробивается земля — и оттуда бьют новые потоки нефти, руды, угля. Ревут гудки вырастающих один за другим «гигантов». В их каменных животах машины рождают машины. Растворяются заводские ворота — и выползают и становятся грозными рядами броневики, танки, пушки, аэропланы. Вывозятся груды пока еще молчащих винтовок, миллионы холодных штыков. Миллионы снарядов. Вытягиваются мрачной вереницей баллоны ядовитого газа. Сколько сил, сколько драгоценной руды, сколько миллионов пудов хлеба, сколько мысли человеческой и мускулов ушло на создание всего этого… И все еще мало… Машины родят машины — и, главным образом, машины для истребления других людей. Каждый удар молотка, каждое движение колеса машины говорит:
— Даешь Европу!..
Эта мысль царит надо всем. Идет великая стройка. Иногда вместо танков выползают тракторы, плуги. Врезаются в черную землю, подымают никогда не паханную целину. Добывают хлеб, который опять будет превращен в машины, пушки, газ… Мерно работает Волховская станция. Растут плотины Днепростроя. Вырастает Свирьстрой. Электрическая лампочка вспыхивает там, где недавно еще горела лучина. Новая система орошения начинает поить землю Средней Азии. Новые горы хлопка бросаются в прожорливую пасть фабрик. Оттуда выходят длинные километры ткани. Пакуются — и отправляются за границу: в обмен на машины для изготовления машин — и на изобретения, дающие возможность лучшим образом убивать других людей… Растет Магнитострой. Ширятся угольные копи Кузнецкого бассейна. Скоро уголь Сибири и руда Урала тесно сомкнутся — для новых машин и орудий войны… Вырастает Турксиб. Проектируется Волго-Донской канал. Проектируются и строятся тысячи новых вещей. Их совокупность должна поднять на невиданную высоту Россию — и снизить, бросить в грязь Запад… Страна работает: с напряжением, с затратой сил, невиданными, неслыханными никогда… Идет великая стройка.
В когда-то переполненных портах сейчас еще относительно пусто. Но высятся новые элеваторы: туда ссыпают омытое кровью и слезами зерно. По трубам новых нефтепроводов льется густая река нефти. Высятся бесконечные ряды приготовленного для заграницы леса: тоже омоченного не только потом, но и кровью. Груды ящиков, тюков… Приходят и уходят пароходы. Забирают, увозят все, чего нет уже или почти нет у населения страны: хлеб, лес; масло, сахар, ткани… Иногда увозят то, чего в стране еще слишком много: коммунистических агитаторов, инструкции, литературу — тоже экспортный товар, за который Европа должна будет заплатить кровью беспорядков… Приходящие пароходы привозят опять машины, опять орудия войны.
В городах, в портах, в учреждениях, на фабриках толкутся иностранцы; дельцы, инженеры, туристы, корреспонденты, просто бездельники, просто Кникербокеры.