Рядом с ним бледный, дрожащий Зиновьев.
— Что будет, что будет? — шепчет он про себя.
Еще в Швеции им сказали, что их, вероятно, арестуют тотчас же по, приезде. Но только ли арестуют? В дни революции все страсти возбуждены. А они проехали через Германию, о них могут сказать, что они немецкие шпионы…
Зиновьев с удовольствием выпрыгнул бы из этого поезда, поехал бы один, незаметно. Там можно укрыться, переждать у кого-нибудь из друзей, осмотреться. Бог с ней, с политической карьерой. Жизнь дороже. Но поезд идет — и нет мужества скрыться из-под сурового ленинского взгляда, который как будто читает, что происходит в зиновьевской душе.
В окно на мелькающие домики и деревья смотрит Крупская. Ее мало интересует сейчас, что будет. Она привыкла уже ко всему. Она не думает сейчас о политике, о делах. Она переживает радостную минуту встречи с родиной. Ведь это же уже Россия, родная страна, русские березы, русские лица, русская речь! Все такое милое, родное, незабываемое. У нее на глазах слезы.
…Перед финляндской границей их встретили сестрорецкие рабочие и питерские большевики. Во главе — Каменев и Сталин.
Рабочие вносят Ленина на плечах на вокзал, просят сказать речь. Он отмахивается, кидает несколько приветственных слов. Ему не до речей. Ему хочется только знать, что делается в Питере. Но прежде всего он набрасывается на Каменева. Он знает уже, а еще больше чувствует его дела.
— Что вы там натворили в «Правде»?.. Что у вас пишется! Мы здорово вас ругали… Что за линия! Позор… Соглашательство.
Каменев виляет, как провинившаяся собака. Пытается улыбаться. Все объяснится, все уладится. Но Ленин забыл уж его. Обратился к Сталину. Деловито расспрашивает о положении в Петрограде, в стране. Сталин так же деловито отвечает. Его не смущают упреки Ленина. Ну что ж… если они ошиблись, неправы — Ленин приехал, выправит. Сталин доволен — и в первый раз за все дни революции чувствует себя уверенно. Нет, человек, который говорит так твердо и ясно, как Ленин, не может ошибаться. Он знает, чего он хочет. В Сталине опять просыпается доверие к вождю — и он готов уже стать рядом с ним.
Зиновьев и Каменев забираются в соседнее купе для интимного разговора. Настойчиво расспрашивает Зиновьев:
— Так вы уверены, что нас не арестуют?
Каменев успокаивает. Лицо Зиновьева разглаживается, принимает обычное наглое выражение. Он опять готов плести сеть привычных интриг. Поезд не успел подойти к Петрограду, как Зиновьев отрекся от Ленина.
…Финляндский вокзал. Почетный караул, музыка. Молоденький флотский офицер из делающих карьеру на революции произносит приветственную речь. Заканчивает надеждой, что Ленин вступит в состав Временного правительства. Ленин, в мятом пальтишке, в круглой шляпе, съехавшей немного набок, с огромным букетом красных цветов, который ему кто-то всунул и который он, не зная, что делать, плотно, как ребенка, прижимает к груди, молчит. Немного только улыбается, но лицо дергается. Ему не до приветствий.
Бывшие императорские комнаты. Депутация Советов. Чхеидзе говорит речь. Выражает надежду на дружную совместную работу. Ленин уже хмурится. Отвечает коротко и резко, обращаясь не к Чхеидзе, но к сгрудившимся тут матросам и рабочим. Ответ ясный:
— Да здравствует социалистическая революция!
Борьба началась.
Дальше толпа — из неизвестных людей, которых он никогда в своей жизни не видал, — но толпа близкая, своя. Мускулистые руки подымают крепкое маленькое тело, несут, как знамя, над тысячами голов. Дальше броневик, речи, медленная и торжественная процессия в ослепительном свете прожекторов, дворец Кшесинской, нарядные комнаты, серая толпа его большевиков, напряженно, с особенным ожиданием, смотрит на него. Опять приветствия, нудные, ненужные, — и вдруг он властно их обрывает и начинает двухчасовую речь, в которой рассказывает о всем, что передумал, к чему пришел, ожидая этого момента за свою долгую жизнь.
И выводы:
— Долой войну! Полный разрыв с международным капиталом. Пропаганда этого в массах. Братание на фронте.
— Никакой поддержки Временному правительству. Вся власть Советам! Через них — к революционной диктатуре.
— Земля народу! Конфискация всех помещичьих земель. Национализация земли.
— Банки из рук капиталистов. Единый общенациональный банк под контролем революционной власти.
— Контроль над производством и распределением продуктов.
— Долой постоянную армию! Долой чиновников!
— Не социал-демократия, а коммунизм.
— Создание революционного интернационала для борьбы с мировым империализмом.
Каждое слово, каждый лозунг, как резкий бич, ударяет по слушателям. Эти слова — самая сильная демагогия. Из них многое выкинет потом и сам Ленин. Но сейчас они для него — программа завоевания масс, единственный путь к власти. Слова эти, разлившись по телу страны, через месяц, через годы, как серная кислота, должны сжечь на нем все надстройки прошлого, нанося одновременно и тяжкие раны самому народу… Но сейчас этого никто еще не понимает. Сейчас его речь воспринимают, как она есть. Это разорвавшаяся бомба! Все оглушены. Лица одних загораются. Другие мрачнеют.
На следующий день начинается борьба против Ленина. Ленин в полном почти одиночестве первые дни. Рядом с ним только Сталин, Молотов, кучка «молодых». Против него все почти «старые большевики».
Английский посол записывает: «Среди вновь прибывших анархистов, приехавших в запломбированном вагоне из Германии, был Ленин. Он появился публично первый раз на собрании социал-демократической партии и был плохо принят». «В первые дни по его приезде, — вспоминает Суханов, — его полная изоляция среди всех сознательных партийных товарищей не подлежит ни малейшему сомнению».
Не только Каменев, не только Зиновьев, но и Рыков, и Томский, и даже Дзержинский были против Ленина. Недалекий Калинин плачется:
— Я принадлежу к старым большевикам-ленинистам. И я удивляюсь заявлению Ленина, что старые большевики стали помехой для настоящего момента…
…Но Ленин, опираясь на молодых, шел своим путем. Этап за этапом, упорно, медленно, но он продвигался к успеху. Сначала создание большинства в рядах собственной партии, победа над Каменевым и Зиновьевым. Затем создание большинства в Советах. Завоевание масс. Выявление и закалка в их среде инициативного ядра. И потом, наконец, решительным ударом — захват власти.
Начинается новая полоса русской истории. Расплывчатое безвременье кончается. Твердым шагом ступают на подмостки истории настоящие солдаты революции. Молча, со сжатыми зубами, пока что в стороне, в подполье, начинают выстраиваться для последней борьбы и суровые солдаты контрреволюции.
С приездом Ленина политика Сталина становится все ясней, роль его все больше.
Когда после июльского выступления и разгрома Ленину приходится скрываться, к Сталину и Свердлову переходит руководство партией. Они ведут ее в точном согласии с линией Ленина, всячески борясь со всеми разлагающими и ослабляющими ее влияниями.
…В июльские дни, между прочим, в личную жизнь Сталина входит новый момент. Он знакомится со своей будущей женой.
В эти дни Ленин скрывался первоначально в Петрограде на квартире старого члена партии, работавшего на электрической станции, С. Аллилуева.
Сталин часто приходил туда. Шел вопрос: надо ли Ленину отдаться властям. Ряд большевиков, особенно «старых», высказывается за то, что надо. По городу ползут-де самые невероятные слухи. Говорят, что Ленин — германский шпион, что все июльское выступление, вся вообще работа большевиков ведется на немецкие деньги. Об этом говорят уже и в рабочей среде, и в полках гарнизона.
— Вождю партии брошено тяжелое обвинение. Он должен предстать перед судом и оправдать себя и партию. Иначе у партии не будет возможности оправдаться перед широкими массами.
Сам Ленин колеблется.
Сталин решительно против явки к властям.
— Юнкера до тюрьмы не доведут, убьют по дороге!..
В то время вернулись с одной станции Финляндской дороги дочери Аллилуева. Они рассказали, что слышали в вагоне, что виновники июльского восстания и «тайные агенты Вильгельма» бежали на подводной лодке в Германию — и что очень жаль, что так случилось, потому что этих людей надо бы убить… Девочки были очень смущены, узнав, что главный виновник восстания сидит у них в квартире. Но их информация показывала, что попадаться в руки властям Ленину нельзя.
Сталин, смеясь, спросил младшую:
— Так убьют Ильича, а?
Серьезно глядя на него чистыми, еще совсем почти детскими глазами, она сказала:
— Конечно, убьют…
Уверенная твердость ее голоса, серьезность глаз, какая-то ясная определенность лица и фигуры произвели на Сталина впечатление. Его потянуло к этому полуребенку. Правильность информации девушек подтвердила и разведка Орджоникидзе и Ногина, которых Сталин направил в Исполком Совета узнать: гарантируют ли Ленину жизнь? Меньшевики гарантии дать не могли.
Было решено отправить Ленина сначала в Сестрорецк, а потом в Финляндию. Когда все возможности были выяснены, Ленина переодели и подгримировали, и поздним вечером они отправились на Приморский вокзал.
«Впереди шел Емельянов, за ним на небольшом расстоянии Владимир Ильич и Зиновьев, а я и Сталин шли сзади всех, — рассказывает Аллилуев. — Поезд был уже подан… Трое отъезжающих товарищей сели в задний вагон. Мы с тов. Сталиным непринужденно гуляли по платформе вдоль поезда. Перед самым отходом поезда Владимир Ильич вышел на заднюю площадку последнего вагона… Через несколько минут поезд тронулся. Мы с тов. Сталиным стояли на платформе и впивались жадным взором на стоящего на задней площадке Владимира Ильича… В душе посылали мы ему пожелания скорого и счастливого возвращения обратно, не делая ни одного жеста прощального приветствия. И как только поезд скрылся с нашего поля зрения, мы отправились пешком в обратный путь. На душе в одно и то же время было грустно и легко».
Сталин часто, несмотря на занятость, стал бывать в доме Аллилуевых. В последующие годы из случайной встречи родилась глубокая привязанность: он нашел человека, которому одному из всего своего окружения доверяет до конца.
…На съезде партии в августе 17-го года Сталин по поручению Ленина выступает с политическим докладом. Когда Преображенский к резолюции о «политическом положении», в которой говорится, что задачей революционных классов России является напряжение всех сил для взятия государственной власти в свои руки и для направления ее к миру и социалистическому переустройству общества, вносит поправку, обусловливающую успех наличием пролетарской революции на Западе, Сталин резко возражает:
— Не исключена возможность, — говорит он, повторяя свою и ленинскую давнюю мысль, — что именно Россия явится страной, прелагающей путь к социализму. Пора откинуть отжившее представление о том, что только Европа может указать нам путь.
…В сентябре 1917 г. Ленин прислал из Финляндии, где он еще скрывался, решительное письмо Центральному комитету партии.
«Большевики, — писал он, — могут и должны взять власть в свои руки».
Почему могут? Потому что они уже получили большинство в столичных Советах — петроградском и московском. Это значит, что большая часть активных революционных сил обеих столиц за них. Этого достаточно, чтобы разбить правительство. Предложив вслед за тем немедленный мир, отдав тотчас же крестьянам землю, большевики составят такое правительство, которое никто уже свергнуть не может.
Почему должны они взять власть? — Потому что растут силы противной стороны. Потому что предположено сдать Питер немцам, а это значит — разгром столичных большевиков. «Только наша победа в столицах увлечет крестьян за нами».
Итак: к захвату власти! — «История не простит нам, если мы не возьмем власти теперь».
Сталин ставит письмо Ленина на обсуждение Центрального комитета. Протестует, волнуется Каменев. Предлагает отвергнуть письмо Ленина, признать недопустимым какое-либо выступление. Предложение Каменева отклоняется, но внутри руководства партии вновь назревает раскол, который с особенной резкостью проявится в октябрьские дни.