По той же сети — тоже быстро и точно — снизу вверх передавались мнения, наблюдения, отклики на малейшее движение масс и их настроений — и центр постоянно знал, чем живет сейчас народная масса, и мог приноровлять к жизненной обстановке каждого данного момента свои шаги: то ослаблять, то сильнее натягивать нити управления народными судьбами, переносить точку их приложения с одного упора на другой.
Создалась в конце концов мощная и страшная организация, которая могла и быть источником величайшего блага страны, могла обратиться и в ее поработителя. Почти все в этой организации зависело от качеств и целеустремленности ее центра. Ибо это была организация самого совершенного самодержавия, только навыворот, революционного.
Пока самодержцем был Ленин — гениальный создатель системы, — руководимый им военно-монашеский орден становился все больше и больше организацией власти самой революционной нации.
Сухой догматик, каким его считали до революции, Ленин оказался прирожденным правителем государства, умеющим отзываться на жизненные потребности масс. Из вождя партии он обратился в народного вождя. Вступая в великую революцию, он не столько руководствовался книжной догмой, сколько принципом, возглашенным великим Наполеоном: «Сначала надо ввязаться в бой, а потом видно будет…»
Это значило — сначала жизнь, потом теория. Ибо никакая теория, никакие ранее написанные книги не могли полностью объяснить тех громадных событий, что происходили в России. Открывалась — Ленин чувствовал это — новая страница мировой истории. На долю его родины выпала великая задача: не только построить свою собственную новую жизнь на новых началах, но, может быть, показать путь всему прочему человечеству, указать задачи века, стать во главе стремящейся к освобождению страждущей части человечества. Как это будет сделано? Так, как написано в пожелтевших от дряхлости учебниках социализма? По-видимому, нет. Даже наверное нет. Ибо ни один учебник не может предусмотреть всей сложности жизни. И нет и не было еще людей, которые с полной ясностью могли бы провидеть грядущий путь человечества. Даже Ленин, при всем сознании своего величия, своего громадного превосходства над всеми умами современного ему человечества, не считал себя способным на это. Но он знал: есть великий учитель, один-единственный, — это сама жизнь, это разум народа, ум, воля, фантазия миллионов. Вот у кого учился, вот кому следовал Ленин. Гениальная интуиция была основным его методом. Громадные теоретические знания и способности давали ему возможность освоенное интуицией, почерпнутое из сокровищницы народной мудрости облекать в плоть ясных теоретических положений.
Вот почему он в конце концов стал вождем нации и повел Россию через осуществление ее национальных задач к осуществлению ее мировой миссии.
Соответственно этому он и партию свою сделал в конце концов не только орудием по руководству народной волей, но и орудием воли народной, — партией народной и национальной, по сути ее устремлений.
Противоположный ленинскому лагерю — назовем его настоящим именем: революционно-националистическому — лагерь белый — правонационалистический, — имевший в начале борьбы за народную душу много преимуществ, оказался разбитым и идейно и физически. Народная душа легла в конце концов не на его стороне. Почему? Потому, что белый лагерь не имел того, что составляло силу ленинцев: вождя, умеющего играть на сокровенных струнах народной души; партии, оковывающей народ стальной сетью своей организации, пронизанной единством мысли, воли, действия.
Это, конечно, гадания: но, может быть, судьба Белого движения не сложилась бы так трагически, если б не погиб так рано генерал Корнилов.
Этот человек имел в себе задатки прирожденного народного вождя. Выходец из народа, большую часть своей жизни проведший не на паркетах салонов, не за столами канцелярий, но в гуще народной среды, знавший психологию масс, говоривший с ними на одном языке, умевший увлекать их за собою, не связанный никакими классовыми и сословными предрассудками и интересами, — вместе с тем человек громадной целеустремленной воли, исключительного мужества, ясного, тоже не имеющего предрассудков ума, этот человек во всех почти отношениях являлся параллелью к Ленину. Он уступал ему в одном: в отсутствии ленинской громадной теоретической подготовки. Корнилов не был профессионалом политики. Он не вошел в революцию со сложившейся системой идей, С привычкой быстро ориентироваться в дебрях политического мышления.
Это был громадный недостаток. Но он мог быть восполнен интуицией — игравшей такую большую роль и у Ленина.
Корнилов, как и Ленин, понимал, что власть — это все, что это та магическая палочка, которой можно преобразовать народную жизнь, восстановив одновременно разрушенную «февралем» государственность. Корнилов понимал также, что народная жизнь должна быть преобразована. От старого строя можно взять лишь основные его формы, да и то не все, и то только для того, чтобы не подвергать тело страны слишком большой ломке, чтобы иметь возможность на путях еще не окончательно исчезнувшей инерции исторической жизни быстрее и безболезненнее ввести в берега революционную улицу «февраля». Но существо социальных отношений страны должно было быть изменено, реформировано быстро и смело. Был ли у Корнилова продуманный план таких реформ? Вначале, очевидно, нет. Он слишком еще полагался на силу и опыт буржуазной науки и общественности. Поэтому сам он вначале ушел исключительно почти в организацию захвата власти. Нет сомнений, что осуществись этот захват — сама жизнь заставила бы его пойти дальше уже самостоятельно по пути реформ, исходя из интуитивного опознания народных потребностей.
При организации захвата власти Корнилов сразу же столкнулся с громадными трудностями. Для него скоро стало ясно, что идти путями, привычными старым генералам, опираясь на полки и батальоны разложившейся армии, нельзя. Эти полки и батальоны были несуществующей и обманывающей силой. Надо было строить свою собственную организацию. Вот здесь и было первое преимущество Ленина. У него к моменту революции была партия. Правое же национальное движение представляло собой распыленную массу, ничем пока не спаянную, из разных людей состоящую, не имеющую никаких традиций в борьбе за власть.
Да и откуда было этим традициям у них появиться? Они все принадлежали к прежним правящим слоям, большим и маленьким. Власти для себя, как для слоя, им раньше не приходилось добиваться. По своему происхождению и образованию они были предназначены для нее. Они кончали школу и входили в государственный аппарат так, как из одной комнаты входят в другую. Им поэтому и в голову не приходило напряженно, мучительно, как это делали революционеры якобинского толка, ленинцы, думать, как заполучается власть, как строить боевую организацию для ее захвата, как воспитывать для борьбы себя и других. Люди правого национального лагеря не владели ни одним из методов борьбы, столь привычных для революционеров: они не были ни заговорщиками, ни демагогами.
В их среде за их прошлую жизнь не могло также получиться естественного во всякой борьбе отбора творческих элементов, расслойки их массы на воинов и болото.
Вот почему, когда Корнилов начал строить свою организацию, он встретился с такими трудностями. Ленин свою организацию строил почти двадцать лет; всюду и везде были ее ячейки. Подходящие ей люди из развороченной революцией народной среды естественно и просто вливались в нее. Корнилову же пришлось строить свою организацию уже во время борьбы, в обстановке боя, наспех и по случайным признакам отбирая людей. Ясно поэтому, что на первых порах его организация была невероятно слаба. Генерал Деникин рассказывал потом: «Военная среда была настолько неопытна, что когда действительно началась конспирация, она приняла такие явные формы, что только глухие и слепые могли не видеть и не слышать». Старый генералитет вообще мало подходил к требованиям движения. Но еще большим балластом были разные общественные деятели и прочие, тоже объявлявшие себя националистами и антибольшевиками. Они-то уж в себе ничего от заговорщиков — сектантов, воинов — не имели. А организация борьбы в тот момент должна была быть военной сектой.