Но по этому письму Ленин лишний раз убеждался, что у Сталина в основных вопросах советского строительства была самостоятельная и глубокая мысль. И в общих линиях она сходилась с его собственной.
…В 1921 г. хозяйственные вопросы стали во главу угла. Нужен был план предстоящего хозяйствования. Таковой Ленин видел в выработанном по его поручению «Плане электрификации России». Насколько сильно он им тогда увлекался, видно из того, что он говорил: «Коммунизм это есть советская власть плюс электрификация». По существу, этот план был предвосхищением предстоящей индустриализации России.
Но план встретил самое резкое противодействие в среде советских сановников. Ленин был возмущен.
— Позор один, — говорил он. — Литераторы не пропагандируют уже выработанного плана, а пишут тезисы и пустые рассуждения о том, как подойти к выработке плана! Сановники ставят ударение чисто бюрократически на необходимости «утвердить» план, понимая под этим не вынесение конкретных заданий (построить то-то и тогда-то, купить то-то за границей и т. п.), а нечто совершенно путанное, вроде разработки нового плана! Все это показывает неумение работать, господство интеллигентского и бюрократического самомнения над настоящим делом. Насмешки над фантастичностью плана обнаруживают самомнение невежества.
И вот приходит письмо больного Сталина.
«Товарищ Ленин, — пишет он. — Последние три дня я имел возможность прочесть сборник „План электрификации России“. Болезнь помогла (нет худа без добра). Превосходная, хорошо составленная книга. Мастерской набросок действительно единого и действительно государственного хозяйственного плана без кавычек. Единственная в наше время марксистская попытка подведения под советскую надстройку хозяйственно отсталой России действительно реальной и единственно возможной при нынешних условиях технически производственной базы. Помните прошлогодний „план“ Троцкого „хозяйственного возрождения“ России на основе массового применения к обломкам довоенной промышленности труда неквалифицированной крестьянско-рабочей массы (трудовые армии). Какое убожество, какая отсталость в сравнении с планом ГОЭЛРО![9] А чего стоят десятки „единых планов“, появляющихся то и дело в нашей печати на позор нам, — детский лепет приготовишек. Или еще: обывательский „реализм“ (на самом деле маниловщина) Рыкова, все еще „критикующего“ ГОЭЛРО и по уши погрязшего в рутине…
Мое мнение:
1. Не терять больше ни одной минуты на болтовню о плане.
2. Начать немедленный практический приступ к делу.
3. Интересам этого приступа подчинить по крайней мере одну треть нашей работы (две трети уйдет на „текущие“ нужды) по ввозу материалов и людей, восстановлению предприятий, распределению рабочей силы, доставке продовольствия, организации баз снабжения и пр.
4. Так как у работников ГОЭЛРО, при всех хороших качествах, все же не хватает здорового практицизма (чувствуется в статьях профессорская импотентность), то обязательно влить в „плановую“ комиссию к ним людей живой практики, действующих по принципу „исполнение донести“, „выполнить к сроку“ и пр…»
Это была та постановка вопроса, тот подход к делу, которые именно и нужны были Ленину.
…Чем дальше, тем больше Ленин приходил к выводу, что Сталин — тот человек, который нужен ему в качестве помощника.
И когда Сталин серьезно заболел — Ленин забеспокоился не на шутку.
Болезнь потребовала операции. Сталина перевезли в Москву, в Солдатенковскую больницу.
«Владимир Ильич, — рассказывает лечивший Сталина доктор Розанов, — ежедневно два раза, утром и вечером, звонил ко мне по телефону и не только справлялся о его здоровье, но требовал самого тщательного и обстоятельного доклада. Операция т. Сталина была очень тяжелая: помимо удаления аппендикса, пришлось сделать широкую резекцию слепой кишки, и за исход ручаться было трудно. Владимир Ильич, видно, очень беспокоился и сказал мне:
— Если что, звоните мне во всякое время дня и ночи…
Когда на четвертый или пятый день после операции всякая опасность миновала и я сказал ему об этом, у него, видно, от души вырвалось:
— Вот спасибо-то!.. Но я все-таки каждый день буду звонить к вам.
Навещая т. Сталина у него уже на квартире, я как-то встретил там Владимира Ильича. Встретил он меня самым приветливым образом. Отозвал в сторону, опять расспросил, что было со Сталиным. Я сказал, что его необходимо отправить куда-нибудь отдохнуть и поправиться после тяжелой операции. На это он:
— Вот я и говорю то же самое, а он упирается. Ну да я устрою, только не в санаторий, сейчас говорят, что они хороши, а еще ничего хорошего нет.
Я говорю:
— Да пусть едет прямо в родные горы.
Владимир Ильич:
— Вот и правильно, да подальше, чтобы никто к нему не приставал, надо об этом позаботиться».
…И все-таки Ленин долго колебался в вопросе назначения Сталина своим помощником. Он боялся. Чего?
Партия Ленина никогда не была вполне единой ни по своему человеческому материалу, ни по идеям и интересам, движущим ее людьми. Единство ее выступлений вовне, ее «генеральной линии», охранялось сильной рукой и непререкаемым авторитетом ее создателя и вождя.
Пока партия была маленькой подпольной сектой, ее внутренняя расслойка была менее заметна. Расходившиеся с ее линией либо выходили из ее рядов, либо безропотно подчинялись. Да и самые расхождения тогда не столь остро чувствовались, так как все это были чисто теоретические споры, немедленных жизненных выводов из них делать не приходилось.
В процессе революции партия выросла. Она вобрала в себя и все почти активные революционные элементы населения, вобрала в себя и многие тысячи случайных, пристраивавшихся к власти людей. Наличие в руках партии власти меняло подход к идейным разногласиям. Идеи получили в революции жизненное значение, за идеями стояла власть и возможность через эту власть многое осуществлять. Следовательно, борьба за идеи в рядах партии приобрела жизненный интерес, практическое значение. В силу этого через несколько лет революции внутри партии расслоение стало исключительно сильным — и наметилась неизбежность жестокой борьбы.
В начале революции тон в партии задавала «старая гвардия», старшее поколение, причем по преимуществу его интеллигентско-эмигрантская часть.
Здесь наибольшую роль вначале играла небольшая, но сильная своей сплоченностью, ясностью и цельностью системы идей группа, собравшаяся вокруг Троцкого.
Это не были «ленинцы», большевики, русские революционеры. Сам Троцкий ленинской партии всегда был чуждым и враждебным человеком, всегда вел самую ожесточенную борьбу против ее идей. Его объединение с Лениным и вступление в партию в 17-м году было чисто тактическим шагом. Перед ним и Лениным на первых порах стояли общие враги и общая цель их преодоления. Конечно, участие Троцкого в Октябрьской революции было вполне искренним — и он сыграл в ней большую роль. Но дальше — и с каждым шагом все больше — пути Троцкого и Ленина расходились. При этом вокруг Троцкого подбиралась и все яснее кристаллизовалась внутри самой ленинской партии группа одинаково с ним мыслящих, одинаково с ним переродившихся под влиянием западноевропейских условий и оторвавшихся от русских, людей. По преимуществу вокруг него группировалась не русская и не азиатская часть партии. Постепенно создалась фракция Троцкого. Эту фракцию по ее положению в партии можно определить как временно сомкнувшийся с нею отряд чистых марксистов западноевропейской складки, чистых интернационалистов и антинационалистов. Эту фракцию по ее положению в русской революции можно определить как отряд международных кондотьери революционного дела. Они внесли в революцию много мужества, энергии, страсти. Но с таким же успехом они могли участвовать и в революции испанцев, индусов, готтентотов.
Для Ленина разгром русских капиталистов, борьба с международными были только методом овладения русской народной душой и осуществления задач русской народной революции. И Ленин говорил и думал о мировой революции. Но она не была его единственной целью. Когда ее не получилось, Ленин нисколько не пал духом, но сосредоточился на русских задачах. Россия для него стояла на первом месте. Преобразованная Россия могла в дальнейшем, окрепнув, помочь преобразованию мира.