Водовоз, который каждый день привозил дополнительный паек для передовиков и дружил с бригадой лесорубов, должен был забрать Горцева в зону по окончании рабочего дня.
Вечером бригада неспешным шагом двинулась к лагерю, а за ней на расстоянии нескольких сот метров, волочились сани с лежащим без сознания бывшим следователем. Водовоз мурлыкал себе под нос незатейливую мелодию, под монотонное поскрипывание саней. Ослепительно белый снег подчеркивал безжизненность и величавость Полярного безмолвия. В условиях полного штиля громадного роста сосны также не издавали ни звука…
Горцев так и не доехал до зоны — на вахте обнаружилось, что сани пришли пустые. Возница объяснил, что он все время сидел на передке и не слышал, как тело упало в мягкий сугроб, видимо, зацепившись за снег, валами стоявший по обе стороны дороги. Далеко не сразу на розыски пропавшего отправилась спасательная экспедиция. Горцева нашли в двухметровом сугробе, завалившем ручей. Было решено, что он зацепился свисавшей с саней ногой за поручни мостков. Тело, смерзшееся в сосульку, было отправлено прямо в ерцев-ский морг. Но еще долго после смерти Горцева зэки жили воспоминаниями об этом сладостном для них реванше. Очевидно, он был из тех представителей органов государства, которые понимали свой долг как исключительно карательный, с наличием садизма да еще и использовавших служебное положение в своекорыстных интересах.
В бытность Ежова наркомвнуделом именно подобные горцевы подвергли репрессиям немалое количество людей, повинных разве что в неосторожном поведении и несдержанности в речах. Вследствие чего возник стойкий и не совсем правомерный стереотип, заключающийся в том, что чекист, энкавэдешник, гэбист, особист и прочие стали практически именами нарицательными, чуть ли не символами жестокости и коварства, бездушия и тупости…
Из числа наиболее высокопоставленных сталинских военных деятелей, подвергшихся репрессиям, лишь генерал армии А.В. Горбатов довольно подробно поведал о крутом витке своей биографии. Воспоминания крестьянского сына нельзя не признать уникальными.
Как ни в какой другой книге советского военачальника в ней раскрывается характер ее автора: одновременно искренний и простодушный, лукавый и предприимчивый, неробкий и неосторожный. Последних качеств в Горбатове было с лишком, равно как и простоты, которая, как известно, порою хуже воровства.
На всю жизнь бравый военачальник остался простым как медные пятаки, которые он умудрился в детстве «позаимствовать» из бесхозной часовенки. Как представляется, в командирах подобных бесхитростному Горбатову особенно нуждались военачальники-заговорщики. Отнюдь не случайно М.Д. Великанов в мае 1936 года так не хотел отпускать его из ТуркВО на Украину к Якиру на равноценную должность командира дивизии.
Небезынтересный штрих — до службы в Средней Азии Горбатов получил назначение в Белоруссию под непосредственное подчинение Тимошенко. Однако уже в Слуцке, где располагался штаб дивизии, вдруг выявилась «досадная ошибка». И вскоре Горбатов находился в Ташкенте у тогдашнего командующего войсками округа Дыбенко… Он был ошеломлен публичным извещением о раскрытии заговора группы Тухачевского, Якира.
Тем же летом был арестован непосредственный шеф и приятель Горбатова — командир корпуса П.П. Григорьев по обвинению окружной партийной комиссии в связях с врагами народа.
Через месяц аналогичное деяние инкриминировалось самому Горбатову. Приказом командующего округом он был освобожден от командования дивизией, соответственно исключен из партии и отчислен «в распоряжение Главного управления кадров Наркомата обороны». Спустя полгода положение отщепенца изменилось, Горбатов был назначен заместителем командира кавалерийского корпуса под водительством Жукова. Однако последний вскоре получил другое назначение и новым комкором стал Еременко. Еременко, очевидно, не захотел иметь в своем подчинении сомнительного, с его точки зрения, кадра и отправил комиссара корпуса в Москву. Очень скоро оттуда поступил приказ об увольнении Горбатова в запас. Он был вынужден вновь искать объяснений в Наркомате обороны…
Горбатова взяли ночью в гостинице Центрального Дворца Красной Армии (ЦДКА). Несколько суток его продержали на Лубянке, затем отправили в Лефортовскую тюрьму, где следователи взялись за арестанта всерьез, подвергнув моральному и физическому воздействию. Горбатов держался в Лефортово тактически грамотно, не поддавшись, в том числе, на провокационные уговоры сокамерников, которые либо умышленно, либо по малодушию уговаривали его подписать признательные показания. Аргументируя тем, что в подобном случае подследственному гарантируется снисхождение. В их числе особенно усердствовал некто «комбриг Б.», судя по всему, типичная «подсадная утка». Горбатов продержался на следственном этапе практически безупречно, но сплоховал (о чем впоследствии горько сожалел) перед судом военной коллегии. Ошеломительный приговор тройки гласил: «пятнадцать лет заключения в тюрьме и лагере плюс пять лет поражения в правах». В тот же день комбриг был переведен в Бутырскую перевалочную тюрьму и начались мытарства заключенного: путь через Урал и Сибирь на Дальний Восток.