Отрицательную реакцию на Западе вызывало также отсутствие определенности внутри советского руководства в отношении выбора политических ориентиров. В упоминавшемся выше донесении Когана указывалось, что правительственные круги Англии, располагая информацией относительно совещаний, которые имеют место в Политбюро ВКП(б), озабочены тем, что Литвинов, с одной стороны, «стоит за ясную ориентацию» на Англию, а Ворошилов — с другой, на Германию, надеясь «добиться лучших отношений» с ней. «Сталин еще не решил для себя, какую точку зрения принять»[124].
Тревога сквозила и в докладах Сурица из Берлина. Так, в октябре 1936 года он писал Литвинову: «Общее международное положение в Европе очень мрачно, перспективы его развития должны расцениваться лишь наиболее пессимистично… СССР все ненавидят и все боятся. Международные отношения СССР с другими странами сейчас в Европе весьма плохи, и очень мало или почти нет никаких надежд на их улучшение. Дело идет к развязке, государства чувствуют, что нет иного выхода»[125].
Таким образом, вступившие в действие новые факторы как международного, так и внутреннего характера в значительной мере осложнили к 1937 году положение СССР на международной арене. События 1937–1938 годов еще более усугубили общую обстановку. Угроза войны в Европе нарастала.
В этих условиях в Советском Союзе произошли значительные, даже можно сказать коренные, изменения в оценке внешнеполитического положения СССР и оценке задач по подготовке страны к войне, вероятность которой все более возрастала.
По мере того как завоевательная политика Гитлера приобретала все более четкие очертания, а его угрозы в адрес СССР повторялись все чаще, ориентация на «мировую революцию» в Кремле сменилась на политику великодержавности, политику национальных, а не интернациональных интересов, политику восстановления исторических традиций России, воспитания патриотизма, культа оборонного сознания народа. И конечно, сталинское политическое чутье и опыт работы с массами сыграли здесь решающую роль. Но это не было единовременным актом, процесс был длительным. Рецидивы психологии «мировой революции» давали о себе знать. Ведь у Сталина в речи на XVII партсъезде есть и такой пассаж: «Народы СССР будут драться насмерть за завоевания революции. Она (будущая война. — А. О.) будет самой опасной для буржуазии еще и потому, что война будет происходить не только на фронтах, но и в тылу у противника. Буржуазия может не сомневаться, что многочисленные друзья рабочего класса СССР в Европе и Азии постараются ударить в тыл своим угнетателям, которые затеяли преступную войну против отечества рабочего класса всех стран»[126]. Но здесь речь идет не о мировой революции, а о защите Советского Союза.
Вот откуда пошел тезис «и на вражьей земле мы врага разобьем малой кровью, могучим ударом». Не потому, что «от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней», а потому, что Красная Армия нанесет удар по стране противника, в тылу которого неминуемо вспыхнет восстание вооруженных масс, и надо только решительным ударом прорвать фронт войск капиталистического противника и соединиться с восставшим народом. К. Е. Ворошилов в 1935 году считал возможным победить врага, если он осмелится на нас напасть, «малой кровью, затратой минимальных средств и возможно меньшего количества жизней наших славных бойцов»[127].
Наша внешняя политика тех лет содержала два ключевых положения:
1. Советский Союз не собирается нападать на кого-либо, он стоит за мир и укрепление деловых связей со всеми странами.
2. Если же наша страна подвергнется нападению, то враг будет не только отброшен от наших границ, но и наголову разгромлен решительным наступлением Красной Армии. Это второе положение отражалось в военной доктрине. В полевом уставе 1939 года говорилось: «Если враг навяжет нам войну, Рабоче-Крестьянская Красная Армия будет самой нападающей из всех когда-либо нападавших армий. Войну мы будем вести наступательно, перенеся ее на территорию противника»[128].
Вот эта-то наступательная риторика, которая многократно повторялась в речах, статьях, кинофильмах, песнях, — в сочетании с тезисами о «мировой революции» — и дает сегодня повод говорить о планах «наступательной войны», которой якобы придерживалось советское военно-политическое руководство со времен революции 1917 года до 1941 года.
126
XVII съезд Всесоюзной коммунистической партии (б). 26 января—10 февраля. Стенографический отчет. С. 512.
127
Ворошилов К.Е. За мощное стахановское движение в стране и Красной Армии. М., 1936. С.20–21.