Куда он потом делся, не знаю. Скорее всего, его потихоньку оставили, чтобы не замедлять марш и дать возможность обреченному бедолаге умереть спокойно. Но в момент наибольшего напряжения Рогожин повел себя правильно. Все поняли, что и нас не бросят в тяжелый момент.
В другой раз сидели на холме под деревьями. Рогожин дал нам возможность отдохнуть в тени, и я хорошо разглядел, как люди, одетые в военную форму, поджигали хлеб. Делалось это таким образом.
Исполнители на двух повозках определили направление ветра, наломали пучки колосьев и подожгли. Вначале поле не загоралось, ручейки огня расползались неохотно. Вскоре пламя, чувствуя хорошую пищу, очень быстро набрало силу. Ветер, верный друг огня, раздувал его. Пламя неслось с огромной скоростью. За несколько секунд вспыхнул участок с гектар, раздался утробный рев огня. Высоко в небо взмыли скрученные, как спираль, языки, а густой желтый дым приобретал диковинные формы: грибовидные, двойные и тройные облака, дымовые кольца, словно баранки.
Жуткое зрелище завораживало. Пламя, выходя из повиновения, совершало огромные прыжки, легко перескакивая с одного поля на другое. Дороги и вытоптанные обочины не являлись помехой. В одном месте, вопреки физическим законам, пламя понеслось в противоположном от ветра направлении.
— О, бля! — матерились творцы огня, едва успев отскочить.
— Люди с голода подыхать будут, — сказал ефрейтор Борисюк. — Все подряд сжигают.
— Лучше, если фрицам достанется?
Спорить дальше не стали. Кое-как поднялись и зашагали. Трое тяжело раненных стали для нас неподъемным грузом. Разжимались пальцы, а раненые страдали от боли и толчков. Из-за этого переругались Рогожин и политрук Елесин. Старший лейтенант ставил своей целью спасти роту, а Юрий Матвеевич Елесин считал, что, оставляя раненых, мы делаем шаг к развалу дисциплины, превращаемся в толпу убегающих людей. Все же нашли решение. Когда сломались очередные носилки, а мы едва плелись, наткнулись на большой обоз. После спора из нескольких повозок выбросили груз, вычерпали котелками пшенку из разорванных мешков и погрузили наших раненых. Какое-то время двигались вместе, жевали пшенную крупу, затем обоз ушел южнее, а мы добрались до хутора Верхняя Бузиновка.
Здесь, примерно в сорока километрах от Дона и ста километрах от Сталинграда, организовали узел обороны. То, что мы нашли остатки своего отдельного батальона, не стало случайностью. Рогожин знал место сосредоточения, поэтому не пошел вместе с обозом, а развернул нас в другую сторону. Встреча с батальоном стала первым радостным событием за последние дни. Название хутора, попавшего на топографические карты верховных штабов, мало что говорит. Поэтому я уточню, что он находится в тридцати километрах южнее райцентра Клетский, где снимался знаменитый фильм Сергея Бондарчука «Они сражались за Родину».
Батальон переподчинили другой дивизии, впрочем, нам было безразлично, кто нами командует. Главное, всех накормили кашей с бараниной, мы напились чистой холодной воды из колодца и часов десять поспали. Западнее хутора заняли оборону. Рядом с нами окапывались бойцы из 40-й, 166-й танковых бригад, курсанты военного училища из Орджоникидзе, сводные роты, сформированные из разных подразделений. Над бойцами из танковой бригады зубоскалили:
— Где ваши «тридцатьчетверки»? Потеряли, пока драпали?
— На себя гляньте. Чего лопаты гнутые?
Действительно, саперные лопатки не выдерживали даже часа работы, гнулись, ломались пополам. Почва на высотах оказалась тверже, чем на прежних позициях. Известняк, мелкие камни и огромные глыбы. Пешим танкистам подвезли кирки, ломы, штыковые лопаты. Долбили они окопы быстрее, чем мы. На просьбу поделиться инструментом ответили отказом, пообещав дать позже. Несмотря на эти мелочи, чувствовали мы себя неплохо. Все люди были заняты делом, бесцельно не слонялись, времени для пустых разговоров не оставалось.
Линию обороны укрепляли основательно. В землю закапывали пушки разных калибров, это уже не напоминало прерывистую цепочку разрозненных воинских частей возле Чира. Окутанные облаком белесой известняковой пыли, подошли штук двенадцать танков: «тридцатьчетверки» и легкие Т-60 необычной конфигурации, с башнями, смещенными влево, и тонкими автоматическими пушками. Танки постояли возле нас, затем куда-то укатили. Я бы мог сказать, навстречу врагу, но мы толком не знали, откуда он появится.
Получив наконец от хозяйственников батальона нормальные лопаты и кирки, долбили норы в известняке. Рота сократилась до двух взводов, не хватало командиров и бойцов. Питание толком не наладили, вместо обеда и ужина выдали селедку с хлебом, после которой я выпил литра полтора воды. На закате выползли на траву, размышляя, что будет завтра. На должности помкомвзвода я пробыл недолго, в Бузиновке снова стал командиром отделения. В помощники лейтенанту Кравченко дали сержанта поопытнее.