Спустя некоторое время мы получили письмо с фронта от танкистов, воевавших на наших танках. Они писали нам:
«Дорогие товарищи, клянёмся вам бережно хранить бессмертные традиции Сталинграда — источника нашей гвардейской чести и славы, — запечатлённые на нашем знамени, впитавшем кровь героев Сталинградской битвы. Мы украсили это алое знамя новыми боевыми блестящими победами и никогда не запятнаем его чести. С нами вы, дорогие товарищи. Нас ведёт к победе великий, любимый наш Маршал товарищ Сталин. Победа будет за нами».
Торжество сталеваров
С. П. Сорокин
Первое, что я увидел, вернувшись с Урала в Сталинград, на завод «Красный Октябрь», была медная пластинка с надписью: «Здесь стояли насмерть донцы дивизии Щорса».
Эта пластинка висела на врытом в землю столбе. Вокруг было голое место — заваленные снегом груды кирпича, разбитые танки, орудия. Неподалёку, на полуразрушенной стеке одного заводского здания, я прочёл надпись другого полка той же дивизии: «Здесь стояли насмерть таращанцы».
Таких надписей на территории завода оказалось очень много. Каждый полк, сражавшийся здесь, оставил на память о себе несколько слов. Углём, мелом исписаны были все уцелевшие стены, столбы и колонны. Среди свежих надписей, сделанных бойцами несколько дней назад, перед тем как уйти из Сталинграда на запад, попадались и старые полусмытые дождями лозунги: «Ни шагу назад!», «Стоять насмерть!», «За Волгой земли для нас нет», «Товарищ Сталин, клянёмся тебе выстоять».
Я ходил по заводу, читал эти надписи, лозунги, клятвы и думал: вот здесь я родился, вырос, прожил всю свою жизнь, всё вокруг было так обыкновенно, а теперь это священные места. Там, где раньше стояли ларьки, киоски, теперь высились простые, строгие памятники, воздвигнутые солдатами над могилами своих товарищей и командиров. На каждом памятнике были написаны стихи, посвященные павшим героям. Когда я читал их, мне казалось, что здесь сражались не обыкновенные солдаты, а солдаты-поэты, великие бессмертные люди.
Я ни на минуту не переставал думать, что вот я снова в Сталинграде, хожу по своему заводу, и в то же время мне не верилось, что это так.
Я любил слушать рассказы красноармейцев о недавних боях. Они часто в своих рассказах употребляли выражения: «Это вон там было, в чугунолитейном» или «Вон, в листопрокатном», а ты, старый инженер этого завода, смотришь туда, куда они показывают, и ничего не узнаёшь.
В мартеновском цехе, где я проработал много лет, можно было заблудиться, как в тайге. Да это и действительно была какая-то невообразимая металлическая тайга: дикий хаос разбитых и сваленных конструкций, перекрытий, кровли и завалы кирпича от разрушенных стен и труб.
Мы ходили по этой тайге, освещая себе путь факелом из горящей пакли. Спускались под печи, в насадки, бурова, в которых ещё недавно жили, как в пещерах, и наши и немцы попеременно. Там еще оставались кровати, подушки, мины, гранаты и бутылки с горючей жидкостью. Осматривая одну насадку, я поднял руку, показывая товарищам, что свод совсем сгорел, как вдруг почувствовал, что кирпич под ногой сползает. В тот же миг снизу брызнул огонь. Это вспыхнула жидкость в раздавленной бутылке. Охваченные пламенем, мы едва успели выскочить из насадки и сорвать с себя загоревшуюся одежду. Такие сюрпризы тогда были обычны. Иногда из дымоходов доносилось вдруг угрожающее фырканье, и когда мы направляли туда свет факела, навстречу нам выскакивал огромный, взъерошенный, похожий на шакала, кот. В развалинах обитало много одичавших, разъевшихся на немецких трупах котов. Иногда вдруг раздавалось, как в настоящем лесу: ку-ку — кукушки куковали в цехе.
В поисках чего-нибудь пригодного для временного жилья мы заглянули на первом мартене через пролом в стене в здание так называемых бытовых помещений, где раньше находились столовая, раздевалка, души и тому подобное. От этого большого четырёхэтажного здания сохранился только нижний полуподвальный этаж. Оглядевшись при свете факела, мы увидели слева от себя ствол пулемёта, торчавший из отверстия во внутренней стене. Мы хотели уже пройти в комнату, в которой стоял этот пулемёт, но услышав в глубине помещения чьи-то шаги, остановились в нерешительности у пролома. Человек шёл со стороны выхода из здания на Волгу. Это был румынский солдат. Он нёс что-то в котелке. Заметив нас, румын испуганно отшатнулся, потом вышел на свет и поклонился.
— Мы — румынешко, работаем фабрика-кухня, гараж, — сказал он и прошёл мимо нас в тьму.
Мы не знали, что и думать: из дыры в стене торчит пулемёт, ходят какие-то румынские солдаты… И о какой фабрике-кухне, о каком гараже говорит он? Что-то совершенно непонятное. Решили, прежде чем продолжать свое обследование, позвать кого-нибудь из красноармейцев.