Сталинградцы начинают восстанавливать свой город.
Перед тем как приступить к работе, осмотрели мы дом. Вслух надписи на его стенах читали. Кто-то написал на уцелевшей стене чёрной краской: «Мать-Родина, здесь насмерть стояли гвардейцы Родимцева. Этот дом отстоял гвардии сержант Я. Павлов».
Приступили мы к работе: взялись за расчистку, начали мусор таскать. Работаем и смеёмся: вот бы Павлову сейчас посмотреть, как женщины-домохозяйки вместе с молоденькими девчатами теперь в его доме хозяйничают.
Меня в первый же день бригадиром выбрали. Должно быть, потому, что уже знали, что я строительным делом люблю заниматься. Уж так у нас повелось: кому гвоздик, топор или пилу — всегда ко мне.
День был солнечный, настроение у всех было хорошее. Поработали мы несколько часов, во вкус вошли; я не заметила, как ко мне какой-то мужчина высокий подошёл, говорит:
— Товарищ, на одну минуточку; я — корреспондент из «Сталинградской правды». — Ну, и начал меня расспрашивать о том, как это мы додумались бригаду такую собрать. Я ему о том, что думала, и рассказала. Он говорит: — Дело хорошее.
— Конечно, хорошее, — отвечаю я ему. — Это мы здесь только детсадские, а если бы другие сталинградки за это дело взялись, нас бы здесь не столько было.
А он говорит: — Вы бы об этом в газету написали.
Подозвала я наших комсомолок, студенток. Составили мы обращение, в котором призывали сталинградцев трудиться на восстановлении родного города так же самоотверженно, как борются с врагом наши отцы, мужья и братья; подписались под обращением, а потом снова за работу принялись.
Через несколько дней смотрим — в газете наше обращение на видном месте напечатано.
Стали мы ежедневно с пяти-шести часов вечера, после того как заканчивали свою смену в детском саду, выходить на работу к Дому Павлова. Очень я была довольна, когда в следующий выходной день, двадцатого июля, к Дому Павлова со всех сторон нашего района начали сходиться женщины — и с Метизного завода, и с Мясокомбината, и с холодильника. А кроме того, домохозяйки — молодые и пожилые. Даже два инвалида Отечественной войны пришли, говорят: «Мы вам не помешаем, позвольте и нам в этом деле принять участие».
Разбились мы на бригады, — всем хватило дела. Кто воду с Волги для извести и цемента на стройку коромыслами таскает, кто кирпич наверх носит.
Мартынова наша повязала фартук, боевая этакая, говорит: «Война кончится, сыны мои придут, будут работать, а сейчас я за них».
Вымажемся мы все — кто в извести, кто в глине, — после работы идём на Волгу купаться. На работу и с работы мы всегда шли с песнями. Затянем «Провожала мать сыночка…», далеко слышно — сталинградки идут.
Как придешь с постройки в детский сад, даже детишки, если не спят ещё, про работу спрашивают. И дочурки мои все допытываются: «Ну, как, мама, перекрыли?».
Спрашивали меня разные люди — трудно ли нам. Конечно, трудно было. Но потрудишься и думаешь: а всё же пот не кровь; труднее тем, кто кровь свою за Родину проливает.
Вначале землю таскали, копали, подготавливали и котлованы, и траншеи, а потом заделались и штукатурами, и за кладку кирпичей взялись. Один раз кирпичную стенку выложили; говорят нам — плохо. Три раза её разбирали, а все-таки вывели. Мне особенно нравилось укладывать кирпичи. И у меня сначала кирпичи ходили то влево, то вправо, то вниз, то вверх; а потом стала я класть кирпич к кирпичу. Стоишь, бывало, наверху, смотришь с четвёртого этажа на город и думаешь: сколько нужно труда, чтобы снова повсюду здесь дома стояли. Сколько это надо кирпича уложить! Но ведь не одна я здесь. Так, по камешку, по камешку и дело начнём.
Мы ещё строили, ещё штукатурка не успела высохнуть, а уж на наших глазах в Доме Павлова первые готовые комнаты заселялись, детишки появились. Бывало, смотришь — какой-нибудь карапуз кирпич схватит и тоже наверх тащит. Даже дети у нас в детском саду стали из кубиков «дом Павлова» складывать.
Когда отстроили мы свой первый дом, Дом Павлова, крепко благодарили нас строители за помощь, а мы их за ученье.
Как-то в те дни со мной иностранные корреспонденты беседовали, всё спрашивали, чем я от других женщин отличаюсь — пешком ли я на работу хожу или на автомобиле езжу, какая, мол, у меня сила? Ну, что было на это ответить, смеюсь: конечно, пешком, а сила у меня самая обыкновенная — двенадцать лошадиных сил. Не знаю только, что им переводчик передал. Конечно, сила самая обыкновенная у всех у нас была. А сильны мы были только желанием как можно скорей хорошую жизнь наладить.