Когда началась эвакуация сталинградского железнодорожного узла, меня зачислили в оперативную группу, которая должна была остаться для выполнения заданий военного командования. Первой моей работой во фронтовой обстановке была перевозка зерна со станции Банной на мельницу. На Банной стояло 120 вагонов с хлебом. Мы перегоняли их на мельницу, зерно немедленно размалывалось и развозилось на машинах по воинским частям, защищавшим город. Только была закончена выгрузка последнего вагона, вблизи разорвались две бомбы. Меня выбросило воздушной волной из вагона; я сильно ушибся и потерял сознание. Придя в себя, я поднялся, подошёл к паровозу и, убедившись, что машинист жив, сказал, что можно ехать.
Машинист показал на седьмой путь. Там горела цистерна с керосином. Керосин разлился, огонь полыхал и на нашем пути. Я решил, что ехать все-таки надо, и влез на паровоз. Подъехав к горящей цистерне, мы открыли регулятор, и паровоз с семью вагонами проскочил через пламя.
На шестом пути рядом с горящей цистерной стояли вагоны — и груженые и порожние. Они загорались, надо было их спасать. Это удалось сделать. Семнадцать не тронутых огнём вагонов было отцеплено от горящих и привезено на станцию Банная. После этого комендант станции приказал нам вернуться в Сталинград и при любых условиях привезти оттуда два вагона с медной проволокой и телефонными проводами, стоящие на 2-м северном пути, чтобы в Банной перегрузить их на баркас.
Машинист, узнав, что надо ехать опять в Сталинград, выглянул из окошечка, посмотрел в сторону города и покачал головой.
— Видишь, что делается в Сталинграде, — куда поедешь? Но что бы там ни происходило, ехать надобно.
И мы поехали.
В Сталинграде, вытаскивая вагоны с проволокой, несколько раз приходилось прятаться в щели, так как враг всё время бомбил железнодорожный узел. Все-таки мы взяли эти вагоны и отправились обратно на Банную. Поравнявшись с Мамаевым бугром, остановились: впереди немецкие самолёты бомбили так, что, казалось, невозможно проскочить. Подождав, пока впереди поутихнет, поехали дальше. Подъезжая к семафору, я увидел, что на нашем пути стоит бронепоезд, бьёт по немецким самолётам; крикнул машинисту:
— Держи машину!
Машинист остановил паровоз у самого бронепоезда. Я слез и попросил командира пропустить нас на станцию. Он осадил бронепоезд. Путь был открыт, и мы доставили вагоны на место.
Особое задание
А. П. Модина
Работники Ворошиловского райкома партии и райкома комсомола были переведены на КП, в подвал на углу Баррикадной и Клинской, а мне и Шуре Агеенковой пришлось остаться дежурить в райкоме. Часть здания была уже снесена бомбой. Я сидела с телефоном на полу в углу полуразрушенного кабинета и отвечала на звонки. Мне задавали разные вопросы. «Ну, как?», «Какое положение на передовой?», «Как вы себя чувствуете?» Некоторые товарищи говорили:
— Крепитесь, крепитесь, товарищ Модина!
Шура Агеенкова лежала на полу в коридоре, чтобы заменить меня, если потребуется. Потом ее вызвали на КП.
И вот последний звонок секретаря райкома партии товарища Одинокова:
— Товарищ Модина, вы живы?
— Да, — ответила я.
— Давайте, перебирайтесь на капе, — сказал он.
Я собрала все документы, двести чистых бланков комсомольских билетов, сложила их в пачки, перевязала, обвесилась ими и выбралась на улицу. От подвала КП меня отделяли три пылавших квартала. Пока я пробежала их, на мне обгорело платье. На КП мне предложили переодеться в мужскую одежду. Мне дали чёрную форму ремесленного училища. Рукава гимнастёрки и брюки оказались очень короткими для моего довольно большого роста, но тут уж не приходилось обращать на это внимание.
Под градом осколков рвущихся бомб шла борьба с бушующим огнем.
Вечером секретарь райкома партии уехал на КП Городского комитета обороны, в Комсомольский садик. Наступила ночь, а он всё не возвращался. Мы с Долгановой, инструктором райкома, решили отправиться на розыски товарища Одинокова.
Страшно вспомнить путь по горящему городу. На спуске к Астраханскому мосту, среди моря огня, мимо нас прошёл слон, убежавший из зоопарка. Потом мы встретили двух людей с автоматами, пробиравшихся к Волге. Мы подумали, что это — немцы, разведчики, и остановились в ужасе. Но они прошли, не заметив нас.