Со стороны хутора часто доносились стоны и крики: «Товарищи, помогите!», «Ваня, выручай!» и тому подобные. Трудно сказать, что там происходило, — может быть, это немцы нас провоцировали, заманивали в засаду, может, действительно, наши люди, попавшие в руки врага, звали на помощь. Тяжело было слышать доносившиеся из тьмы стоны и крики. Не раз бойцы готовы были ринуться на помощь, только строгий приказ удерживал их от этого.
В обороне мы просидели несколько дней, не вылезая из окопов. Только ночью кто-нибудь ходил на Тракторный за продуктами. Противник обстреливал нас из миномётов, пулемётов, автоматов.
Бойцы рабочих батальонов отбивают атаки немецких танков.
Как-то утром мы увидели двух командиров, вышедших из оврага Мечетки и смотревших в бинокль. Я лежал в нескольких метрах от них, в лощине. Они меня не видели.
— Чего смотрите? — окликнул я их.
Они подошли ко мне. Это были лейтенант и сержант. Я представился.
— На смену вам пришли, — сказал лейтенант.
— Вдвоём? — удивился я.
Они засмеялись:
— Такой у нас порядок.
И оба вернулись вниз. Потом из оврага стали подниматься группы бойцов. Одна за другой.
— Струхнул немец, не идёт в атаку? — спросил меня пожилой командир в очках.
— Днём и ночью топорами стучат, — ответил я.
Он спросил меня, куда можно выдвинуть наблюдателей. Я показал на лощинку метрах в 80 от хутора.
— Не годится, надо поближе к противнику, — сказал он.
Я не понял: как, думаю, ближе, ведь место открытое — не доберёшься! Когда мы отходили в тыл, я видел, как два красноармейца поползли в сторону хутора.
Вместе с моряками
Б. М. Бородин
Я стоял на посту в тамбуре сборочного цеха нашего завода имени Сакко и Ванцетти. С моего поста видно было, как летели бомбы на завод и мимо него. Первая бомба разорвалась около газосварочного заготовительного цеха. Посыпались стёкла, земля. Рабочие выбежали из цеха. Не успели они добежать до середины двора, как вторая бомба попала прямо в цех. Все кинулись к щели. Мне тоже хотелось укрыться, но меня остановила мысль, что я стою на посту. Когда немного утихло, я стал тушить загоревшуюся крышу. Мне помог, таская воду вёдрами, начальник пожарной команды товарищ Панченко.
У нас пожар ликвидирован, но кругом всё в огне. Я подхожу к телефону, снимаю трубку, набираю номер кабинета директора, чтобы отдать рапорт, а сам думаю: конечно, телефон не работает и товарища Афанасьева, может быть, уже и в живых нет, и кабинета его не существует. Вдруг слышу в трубке гудки — значит работает! Не верится: неужели действительно работает? Да, всё в порядке. Вот, слышу, снимают трубку, слышу голос Афанасьева. Он называет свою фамилию, но я все-таки спрашиваю:
— Товарищ Афанасьев?
— Я, товарищ Бородин, — отвечает он.
Никогда не думал я, что можно испытать такую радость, услышав в телефонной трубке гудки, а потом знакомый голос.
Я доложил о положении, всё по порядку, и получил команду оставаться в цехе.
Эвакуация раненых за Волгу.
Потом в цехе собралось трое: я, дежурный диспетчер Смирнова и оператор Тупикина. Мы стали закусывать и говорить о том, что жизнь продолжается, значит, завод должен работать, но как обеспечить завтра выполнение суточного графика по варке деталей к оружию, если газосварка уничтожена бомбой? Обдумываем устройство времянки. Вдруг — звонок телефона. Директор завода поручил собрать всех коммунистов и явиться к нему в кабинет.
— Срочно, немедленно, — сказал товарищ Афанасьев.
Посылаю оператора обежать всех, передать вызов к директору. Когда мы собрались у него в кабинете, там уже ждало нас много товарищей. Директор стоял за своим столом.
— Товарищи, — сказал он, — по указанию райкома партии мы должны сейчас организованно идти на помощь Тракторному. Я должен опросить и записать, кто каким оружием владеет.
Рабочие по очереди подходили к столу. Остаток ночи мы просидели в саду, в щелях, ожидая оружия. Бомбы рвались одна за другой. Разгорались пожары. Слышны были крик и плач детей.
Утром нас разбили на взводы; мы получили винтовки, каски. Начался марш через горящий город на Тракторный завод. Фашистские самолёты делали заход за заходом. Мы пробегали улицы гуськом по теневой стороне. Там, где горели сухие деревянные постройки, пройти было невозможно; там на середине мостовой загорались даже домашние вещи, выброшенные жителями из окон. Пожары сливались в общую массу огня. Остановишься, оботрёшь льющийся с лица пот и бежишь в другую сторону, ищешь проход в огне.