— Не на Тракторный ли? Если туда, то держитесь, голубчики, банного моста. Вон, видите, те разваленные фермы у железной дороги.
Сердце облилось кровью, когда увидели мы, во что немцы превратили наш завод — гордость всей страны. Ветер свободно разгуливал в развалинах, и заунывно скрипело железо, и качались на ветру какие-то балки, но казалось, что кругом мёртвая тишина. Только по временам всё вздрагивало. Как будто всё ещё здесь звучало эхо отгремевшей битвы. Это работали минёры, подрывавшие мины, заложенные немцами.
Надо все начинать снова.
И вот, наконец, мы в своей семье. Но мы не расспрашивали друг друга ни о чём, а только говорили о восстановлении завода. Товарищ Ткачев, исполняющий обязанности директора завода, и его помощник Лебедев, не успев поздороваться со мной, сразу же заговорили о том, что надо срочно восстановить главный корпус и организовать в нём ремонт танков. Директор сейчас же отдал приказ о моём назначении начальником этого корпуса.
Передо мной возникла совсем уж неожиданная задача: как добраться до цеха, в котором я проработал много лет? Я пошёл со стороны главного входа, но груды горелого железа и разбитые станки преградили мне путь. Тогда я стал пробираться с другой стороны, но только прошёл несколько шагов, как увидел впереди огромную воронку. И такие препятствия возникали повсюду. На заводе не осталось ни одного ровного клочка земли. Всё было перепахано снарядами и бомбами. Воронки покрыли заводскую территорию, как оспа.
Глыбы бетона громоздились друг на друга. Изогнутые металлические конструкции, переплетённые между собой, как паутина, казалось, при первом же порыве ветра могут обрушиться и придавить.
Не успел я выбраться на дорожку, как услышал оглушительный взрыв. Оказалось, что кто-то шёл сзади меня, сделал несколько шагов в сторону и подорвался на мине.
Потом к таким случаям пришлось привыкнуть. Ведь мы находились на густо насыщенном минном поле.
Вот и мой цех. На груде металла и кирпича я встретил товарищей, которых уже давно не видел. Ко мне навстречу бежали Борис Павлович Аристов — наш энергетик, моторист Васин и улыбающийся Иван Москвичей, который обогнал нас в пути. Поздоровавшись, мы сразу же повели разговор о том, с чего надо здесь начинать.
В тот же день мы составили ориентировочный план восстановительных работ, и я отправился для доклада к директору завода. Этот день я считал днём своего второго рождения как специалиста, осваивающего новую науку — науку восстановления.
План был одобрен, и нам пожелали успеха.
…Ночь застала меня в общежитии 502-го дома. Большинство работников завода жило в те дни в блиндажах и тоннелях, в палатках и кабинах немецких самолётов, под лестничными клетками разрушенных зданий. Наше общежитие считалось образцовым.
Чудом сохранившаяся крыша лежала на перекладине, подпёртой с двух сторон деревянными балками. Стены были разрушены, пола не было. Здесь, греясь у печурки, в которой всё время поддерживала огонь жена одного из наших инженеров, я узнал, как жили и работали на заводе те, кто прибыл сюда раньше нас, как в ледяной воде, при штормовом ветре, рабочие подводили тросы под затонувшую на Волге баржу с заводским оборудованием, как по одному поднимали из подо льда станки. Теперь эти станки устанавливались среди развалин.
В первую ночь я спал очень мало. Холод согнал меня с койки; еще только рассветало, как я по разведанным тропинкам побежал в цех. Здесь у костра грелось несколько человек. Никогда не забыть эти костры! Около них читали сводки Совинформбюро; здесь намечали план работ на день, здесь же мы набрасывали на листках бумаги первые чертежи; здесь же, у костра, мы дали клятву Родине и Сталину, что сделаем всё для того, чтобы скорей наладить ремонт танков.
Производственную площадь приходилось отвоевывать метр за метром.
Помню, как радовались мы все, когда из-под мусора стал виден кое-где сохранившийся паркетный пол, напоминавший нам о том, каким был наш цех, оборудованный по последнему слову техники. А какое это было событие, когда на расчищенную площадь стали завозиться моторы для переборки! По площади цеха еще гулял ветер, но цех уже работал.
Как-то вечером мы услышали паровозный свисток. Это наши товарищи из железнодорожного цеха отремонтировали первый паровоз и, подняв пары, вывели его из депо. Свисток паровоза казался нам тогда голосом ожившего завода.
Кто-то сказал:
— Это отбой воздушной тревоги!
После этого каждое утро свисток паровоза заменял нам заводской гудок.
20 апреля 1943 года, совместно с военпредом завода Баскаковым, я подписал паспорт сдачи первого отремонтированного нами танкового мотора.
На огромной территории, где еще недавно шли бои, наши рабочие собрали разбитые танки. Мы их стали называть по местности, где они были обнаружены: баррикадский, садовый, мечеткинский…
— Эх, Кажберич, если бы все танки перетаскать на наш завод и запустить их! — говорил мне Александр Иванович Лебедев.
Первые три танка, поставленные на ход, остались на заводе и стали работать как тягачи на расчистке путей и цехов. Они же стаскивали для ремонта другие подбитые танки.
Вскоре один танк-тягач подорвался; другой танк провалился в «танковую западню», устроенную немцами. После этого наши водители начали более осторожно отыскивать пути прохода и буксировки танков.
Наш корпус в то время представлял собой завод в миниатюре. И в обкоме и на партийных собраниях нам говорили: «Тракторозаводцы, на ваш труд смотрит сейчас вся Родина. Не посрамите своей чести и дайте скорей танки для фронта. Пусть весь мир знает, что танки Сталинграда снова бьют, преследуют и гонят немцев».
Тогда родились два крылатых слова: «Ответ Сталинграда». Эти слова, написанные на броне танков, должны были возвестить всему миру, что жив Сталинград, жив город-герой!
Это было только началом восстановления, наши первые шаги. По железнодорожным путям страны уже шли эшелоны, направленные в наш адрес. Станки и оборудование нам отгружали с заводов Урала.
Заказы для Сталинграда выполняла вся страна.
По мобилизации ЦК ВЛКСМ в Сталинград на СТЗ потянулись вереницы молодёжи. Здесь были и харьковчане, удмурдцы, молотовцы, куйбышевцы, кировчане и москвичи.
Мы должны были на заводе, лишённом ещё всех видов энергии, вдохнуть жизнь в омертвевший металл и снова превратить его в грозные машины.
И вот, настал долгожданный час запуска мотора генератора на нашей цеховой электростанции. Несколько поворотов пусковой рукоятки, и дизель начал набирать мощность. Моторист, следя за выражением наших лиц, вдруг лукаво улыбнулся и сказал:
— Павел Романович, а теперь нагрузку можно взять.
Я включил главный рубильник. И тогда на Сталинградском тракторном заводе снова зажглась лампочка Ильича. И над дверью помещения, где стоял генератор, мы сделали надпись: «Электростанция № 1».
Не прошло и нескольких часов, как мостовой кран взял на свой крюк первый груз.
Это был подорванный танк.
Мы спешили как можно скорей подготовить сдаточное отделение, чтобы в нём разместить танки, перевезённые с мест боёв для ремонта.
Всё чаще и чаще слышалась команда нашего товарища Молчалина:
— Майна, вира!
Исторический лозунг: «Всё для фронта, всё для победы», написанный тем же шрифтом, что и раньше, снова красовался на лицевой стороне мостового крана.
22 апреля 1943 года мы сдали военпреду Главного бронетанкового управления Красной Армии первый танк.
Все наши рабочие и инженеры следили за тем, как наша художница Вера Москвичева со старанием выводит на танковой башне наш девиз: «Ответ Сталинграда», пятиконечную звездочку.
Вскоре фронт почувствовал помощь нашего завода.
12 июня 1943 года мы отправили на фронт эшелон отремонтированных танков, и на каждом из них был наш девиз.