Через небольшой промежуток времени и в самом деле послышался далекий гул.
— Моторы, — определил Осадчий.
— Танковые, — добавил Акиньшин. — Самые настоящие…
Он замер, пристально всматриваясь в даль и прислушиваясь, как с приближением гул постепенно превращался в грохот, перемежавшийся лязгом гусениц. Замер и боевой расчет. Только Ромашев озабоченно оправлял бруствер артиллерийского дворика, словно от этого бруствера, и только от него, будет зависеть исход предстоящего боя.
Но вот на шоссе показалась длинная вереница приземистых машин с белыми крестами.
— Один, два, три… пять… десять… тринадцать… — считал старший сержант Акиньшин, глядя на приближавшуюся бронированную колонну.
Из блиндажа его окликнул связист:
— Товарищ старший сержант, к телефону!
Акиньшин сбежал вниз и взял трубку:
— Я у телефона… Да-да… Докладываю: подходят немецкие танки. Пока насчитал двадцать два… Есть, подпустить ближе…
Разговор у орудия сразу прекратился. Все настороженно прислушивались, ловя каждое слово командира.
— Да-да, мы свое слово помним. Стоять будем насмерть… Благодарю.
Положив трубку, Акиньшин вышел и посмотрел на товарищей, которые уже стояли на своих местах в ожидании приказаний.
— Ну, друзья, сейчас будем встречать непрошеных гостей, — сказал он, стараясь скрыть волнение. — Немцы пойдут на все, чтобы сбить нас и прорваться в город. Не уступим врагу, не позволим пройти здесь!
— Не позволим! — ответили артиллеристы.
А передние танки уж приблизились к железнодорожной насыпи. Они чуть приостановились и ухнули сразу всеми жерлами своих пушек. Раздались взрывы, и туго спрессованная волна тяжело толкнула воздух. Артиллеристы, припав к земле, настороженно прислушивались к взвизгиванию немецких снарядов и облегченно вздыхали при недолетах и перелетах.
Акиньшин, не отрывавший глаз от противника, не видел лиц своих боевых товарищей, но знал, что они с такой же ненавистью, как и он, следят сейчас за одетым в броню врагом и нетерпеливо ожидают короткого слова «огонь».
— Может, начнем? — спросил Ромашев, не отрываясь от панорамы.
— Не попадешь с такой дистанции, только орудие демаскируешь.
— Я не попаду?! Да я одним снарядом дно вышибу. Разреши!
Старший сержант понимал состояние Ромашева, но стрелять раньше времени все же не позволил, хотя танки были совсем близко и их снаряды рвались почти рядом.
Но вот послышалась команда, и вся батарея словно вздохнула полной грудью. Советские снаряды, рассекая воздух, понеслись через железнодорожную насыпь, поднимая вокруг танков вихри огня и дыма.
Бой развернулся сразу на всем участке.
Истошно ревели вражеские моторы, не умолкая била артиллерия. Из земли то там, то здесь вырывались рыжекрасные столбы с черными космами наверху. Ромашев быстро и четко управлял механизмами наводки, не разгибаясь, работал заряжающий Килимов, Осадчий безостановочно сновал между орудием и запасным складом снарядов. Все действовали точно, слаженно.
Скопившиеся на шоссе танки были отчетливо видны сквозь пролет виадука, и Акиньшин размеренно посылал в них как в хорошую мишень снаряд за снарядом. На обочине шоссе уже горело несколько машин.
— Огонь! — командовал он. — Хорошо! Есть еще один… Огонь!..
От грохота распирало голову, пороховая гарь лезла в глаза, точила горло, но сейчас было не до этого. Все внимание занимало одно: «Не пропустить!»
Вдруг из вражеской колонны вырвался танк и вихрем устремился к проезду под виадуком, чтобы с ходу проскочить его и вдавить в землю советскую пушку.
Ромашев припал к панораме.
— Без команды не стрелять! — отрывисто бросил ему командир, не сводя глаз с приближающейся машины.
— Ох, батюшки! Что только делается!.. — пробормотал Осадчий и невольно попятился к щели.
А танк мчался с грозным ревом, от которого замирало сердце, перехватывало дыхание. Но выдержка советских людей победила! В самый критический момент, когда танк ворвался под мост, Акиньшин крикнул:
— Огонь!
Густая пелена пламени окутала белый вражеский крест, и тут же раздался необычной силы взрыв: снаряд, угодив внутрь машины, поднял на воздух находившиеся там боеприпасы.
— Ура! — одобрительно крикнули из соседних окопов пехотинцы.
— Так их!
Акиньшин, по-мальчишески радуясь, оглядел товарищей.
— Ну как, Осадчий, выдержим?
— Теперь должны… Как пробкой заткнули проезд.
— То-то, а говорил — «что делается»! Нервы надо держать покрепче.