Все, что было сделано для продолжения борьбы за Сталинград в самом городе, делалось уже среди руин и пожарищ, при непрекращающихся воздушных налетах и артиллерийском обстреле. Дальнейшую же "городскую фортификацию" предстояло вести в еще более сложной обстановке разгоравшихся уличных боев.
Но 14 сентября в штабе армии думали не о планах дальнейших инженерных работ. Надо было любой ценой, используя те укрепления, какие есть, помешать продвижению противника в глубь города, не дать ему в новых местах выйти к Волге и раздробить армию, не потерять управление частями, которые он потеснил или отрезал, с которыми прервалась связь.
В этот день обязанности офицеров связи, а точнее - офицеров для особых поручений пришлось выполнять почти всем работникам штаба и политотдела. Отправляя этих офицеров в какую-то часть или в какой-то квартал, им говорили: нужно добраться во что бы то ни стало. И они добирались, многократно рискуя жизнью, передавали приказания, выясняли детали обстановки, выводили подразделения на назначенные рубежи, а где требовалось, наводили порядок, ободряли людей, принимали на себя обязанности погибших командиров и комиссаров. Вернувшись на КП, докладывали о сделанном и увиденном и нередко сразу же получали новые задания.
Если донесения с городских участков фронта задерживались, командарма, да и меня тоже, тянуло подняться хоть на несколько минут наверх, выглянуть на Пушкинскую улицу. Василий Иванович Чуйков, помню, забирался даже на колокольню стоявшей поблизости церквушки. После Мамаева кургана с его широчайшим обзором в "Царицынском подземелье" остро недоставало близкого НП. Но кое в чем происходившем недалеко можно было ориентироваться даже на слух: пулеметные и автоматные очереди, разрывы мин, выстрелы танковых пушек и противотанковых ружей позволяли, по крайней мере, понять, где сейчас идет бой, где он жарче, куда сдвигается. (А на правом фланге армии, в пятнадцати и больше километрах от Царицы, если нарушалась связь, о положении в центре города судили так: раз немцы по-прежнему бомбят его, значит, там наши.)
Постепенно обстановка прояснялась: мы не только точно устанавливали, докуда дошел враг на такой-то улице, какие дома в его руках, а какие в наших, но и твердо убеждались, что наши части и подразделения, попавшие под таранный удар страшной силы, понесшие потери и местами раздробленные на мелкие группы, не пришли в замешательство, не пали духом, что они держатся стойко и действуют, применяясь к создавшимся условиям.
Врезавшись несколькими колоннами на территорию города (кое-где пехота, следовавшая за танками, въехала в него прямо на машинах), дорвавшись до центра, гитлеровцы, должно быть, считали, что со Сталинградом уже покончено. И соответственно себя вели. Наши офицеры связи, которым приходилось пробираться по развалинам под носом у фашистов, рассказывали: "Слышал, как фрицы пиликают на губных гармошках", "Видел, как они приплясывают у своих танков...".
Однако ворваться в советский город, и даже в его центр, еще не означало им овладеть. В кварталах, сделавшихся полем боя, формировался фронт обороны. Захватчиков настигали пули из оконных проемов, подвалов, уцелевших чердаков. Из руин летели гранаты, открывали огонь минометы. В подходящие места выдвигались для стрельбы прямой наводкой орудия.
Насколько непредвиденным явилось все это для гитлеровского командования, засвидетельствовал в своей книге "Поход на Сталинград" бывший генерал фашистского вермахта Ганс Дёрр. Отметив, что в сентябре в штабе Паулюса не допускали и мысли, что у действующих под Сталинградом русских войск еще найдутся силы для упорного сопротивления, Дёрр делает такое признание:
"Начавшаяся теперь на улицах, в домах и развалинах позиционная война нагрянула неожиданно для немецких войск, потери в людях и технике были несоизмеримы с успехами, которые исчислялись квадратными метрами захваченной местности".
Это сказано, конечно, не об одном, а о многих днях уличных боев. Но с такими непостижимыми для них неожиданностями гитлеровцы столкнулись в Сталинграде уже 14 сентября.
Враг пошел на штурм города, предварительно овладев грядою отделяющих его от степи, господствующих над местностью высот. Город, растянувшийся вдоль Волги, лежал перед ними узкой полосой: нигде не шире трех километров, а во многих местах гораздо уже. Насквозь простреливаемый, он пересекался к тому же прямыми, ведущими к волжским откосам улицами. И тем не менее грозная ударная сила, нацеленная на то, чтобы с ходу, и не в одном месте, пробить эту узкую полосу города, смогла лишь врезаться в нее.
Ни мощная авиационная и артиллерийская поддержка, ни масса танков, приданных трем немецким дивизиям, которые были двинуты к Волге через Мамаев курган и центр города, не обеспечили им выход на сталинградские набережные. Не дошли до них даже танки. Кстати, еще в течение прошедшего дня, когда противник вел на центральном участке бои за последние исходные позиции для завтрашнего штурма, он потерял сожженными и подбитыми 54 танка. Там, где враг рассчитывал пройти к цели напрямик, он мог лишь просачиваться мелкими группами, пользуясь тем, что сплошной, без разрывов, линии обороны в городе еще не было.
Но и такое просачивание - а пресечь его полностью не удавалось - было чрезвычайно опасным. Фашистские автоматчики умели закрепляться там, куда проникали, и захват ими отдельных зданий в наших тылах до предела осложнял обстановку.
Нам не хватало бойцов, чтобы заранее занять все выгодно расположенные каменные здания (или их остовы, коробки), которые могли оказаться под угрозой захвата. Казалось, взять людей больше негде. Вспомнили, однако, что в распоряжении полковника Сараева есть еще отряды охраны заводов и их частично можно оттуда снять. Собрали последние свои резервы коменданты районов - милиционеров, пожарных, немного вооруженных рабочих старшего возраста. Перебросить их из северной части города удалось не так-то быстро, но все же группы по нескольку десятков человек во главе с тут же назначаемыми командирами вовремя заняли ряд запасных опорных пунктов. К сожалению, не везде, где следовало бы: резерв этот был невелик.
Закрывая обнаруживавшиеся бреши, штабу армии порой приходилось непосредственно управлять мелкими подразделениями, напрямую ставить задачи небольшим группам бойцов. Для многих задача формулировалась так: во что бы то ни стало продержаться на своей позиции до полуночи. Мы надеялись, что к этому времени сможем ввести в бой хотя бы передовые части свежей дивизии.
Насколько помню, первым представителем 13-й гвардейской, побывавшим у нас на КП, был начальник штаба дивизии подполковник Тихон Владимирович Бельский. Он прибыл с левого берега - для ознакомления с обстановкой и получения указаний по переправе и дальнейшим действиям - во второй половине дня 14 сентября.
Начальник штадива доложил, что к наступлению темноты сосредоточение дивизии в районе Красной Слободы должно закончиться. Однако его тревожило, успеют ли все полки получить недостававшее вооружение и боеприпасы. О существовании такой проблемы мы и не подозревали.
Дивизия, как выяснилось, стояла до последних дней в Камышине, отведенная на отдых и доукомплектование после июньских боев под Харьковом, где она с тяжелыми потерями вырвалась из окружения. Ее пополнили (частично курсантами военных училищ) до 10 тысяч человек, но когда поступил приказ о передаче дивизии Юго-Восточному фронту и срочной переброске ее на машинах в Среднюю Ахтубу, под Сталинградом, еще далеко не все новые бойцы имели винтовки, не хватало также автоматов, пулеметов, противотанковых ружей. Довооружением дивизии занимался, по словам Бельского, заместитель командующего фронтом Ф. И. Голиков, и многим необходимым ее уже обеспечили.
Опасаясь, как бы с довооружением дивизии все-таки не произошло задержки, командарм сразу же соединился по ВЧ с находившимся за Волгой начальником тыла армии А. И. Лобовым. Он обязал его немедленно собрать оружие в подчиненных ему частях на левом берегу и передать генералу Родимцеву все, что там найдется.