Любая вещь теперь могла быть превращена в хлеб, сахар, водку минуя деньги. Деньги были уже не так ценны, потому что сами по себе не имели значения, а имели значения только предметы, нужные в быту, еда, лекарства. Поэтому чемоданы, корзины и кули горожан с их заграничными шелковыми лифчиками, чулками, платьями, рубашки, перчатками и носками были предметом зависти и вожделения колхозниклв, кооператоров, кустарей и железнодорожных рабочих. Чемоданы, сумки из кожи, а не из картона, тоже были дороги во время эвакуации. Хороший чемодан был и вместилищем ценностей, и стулом и столом, щитом, тараном, и даже детской кроватью и колыбелью. С беженцами шли разные подозрительные личности. Молодые мужчины кавказской внешности и славяне, явно призывного возраста в гражданской одежде, часто не их размера, с остриженными по-армейски волосами и чересчур загорелись лицами и руками шли рядом с беженцами. Здоровые и сильные, иьлодые и голодные, они представляли непосредственную опасность для вещей, денег и ценностей беженцев. Продукты питания и даже молодые, симпатичные женщины и девушки тоже не были в безопасности от посягательсвт в обстановке хаоса, особенно в степи, где отсутсвовали сотрудники милиции, НКВД, комендантские патрули и армейские заградотряды. Гуманитарные катастрофы всех времён и народов имеют схожие черты. Некоторые из подозрительных молодых людей шли даже в воинском обмундировании, но без знаков различия. Военной одежды хватало и на других, явно гражданских людях: галифе солдатские и офицерские, гимнастёрки, фуражки, архаичные френчи, сапоги, ботинки, ремни, вещмешки во множестве виднелись тут и там на мужчинах, стариках, подростках и даже женщинах. Колхозники и рабочие ничуть не заботились о своей внешности в отличии он интеллигенции и совслужащих, евреев и казаков.
Кроме Наташи Адамович, немало женщин шло и ехало в хорошо скроенных, словно по журнальным фотографиям, платьях, жакетах, кофтах, пиджаках. Разного фасона шляпки, туфли и сумки подчас могли изумить любых ценителей изящного, добротного и красивого. Иногда на солнце вспыхивали искрами золотые серёжки и колечки, или поблёскивали волшебными зеркалами бриллианты и другие драгоценные камни. Хотя все эти модные и дорогие вещи встречались взгляду редко, в основном беженцы были простыми и лишёнными всего людьми, однако именно эти исключения придавали толпе вид всеобщего исхода.
- Во-о-озду-ух! - носились крики по колонне, повторяясь на все лады.
- Всем укрыться! - запоздало скомандовал комиссар, наблюдая, как разбегаются в разные стороны люди, цепляясь за кочки, падая, проваливаясь ногами в норки грызунов, утопая каблуками в лишайнике, обдирая о репейник кожу.
Грузовики остановились, чтобы не раздавить бегущих. Запряжённые в повозки и телеги лошади ржали, дёргались в стороны и пятились. Некоторые повозк стали отьезжать в степь.
Комиссар и помначштаба взяли своих лошадей под уздцы и быстро повели в сторону лесопосадок. Тоже самое сделали другие командиры, бывше верхом. Возницы спрыгнули с повозок, артиллерийских упряжек, водители вылезли из кабин. Полезли прятаться, кто под кузова машин, кто под лошадей.
- Во-о-озду-ух!
Не пройдя и половины расстояния до лесопосадок, комиссар и помначштаба бросили лошадей, повалились ничков в пыльный ковыль. Большая часть красноармейцев последовали их примеру: легли на животы, вжались телами в горячую траву и сухую землю
- Вот сейчас... Вот сейчас жахнет... - разными голосами стучали у них в висках одни и те же слова, - неужели началось
Те красноармейцы, на ком были навьюченный части пулемётов и миномётов, блины щитки, стволы и каретки, падать не стали, а только присели на корточки, не сходя с дороги. Они были настолько вымотаны маршем, что сомневались: смогут ли они снова взвалить ношу на плечи, если сбросят её сейчас. Немногие из обстрелянных бойцов и командиров, побывавших когда-то в боях, вроде старшины Березуева, остались стоят на дороге, понимая, что время до возможного удара ещё есть, а укрыться толком всё равно негде. Некоторое количество гражданских тоже никуда не побежали и не стали падать в пыль. Они продолжали идти, то ли опасаясь за пропажу в суматохе своих вещей и детей, то ли их фатализм, вызванный усталостью и страхом будущей неучтенной и ничтожной жизни на чужбине снизил для них ценность жизни вообще.
Но таких было меньшинство. Весь человеческий ужас перед неизвестностью будущего, судьбы, измеренного на роду времени, страх увечий, боли, смерти сейчас овладел почти всеми. Верившие в Бога или не чуствующие в себа твёрдости материалистических взглядов, с трудом торжествующим над мистическими пространствами приамурской тайги или сальской степи, невольно обращались к высшим силам с просьбой о защите и предании силы духу. Люди, выросшие в городах, где большинство рациональных вещей созданы человеком, гениями и умницами, имеющим имена, среди рукотворных домов, мостов, машин и электричества, преодолевающих прямо на глазах природную силу холода, воды, темноты, ветра, в меньшей степени подвержены идее, что есть кто-то свыше, кого нужно за это благодарить. Наоборот, видя как природа своим льдом, огнём, временем, по сути будучи злой к творениям рук человеческих, разрушает их, горожане не только сомневаются в наличии Бога, но, если и допускают его существование, то считают его недругом себе точно. Средневековый протестантизм, начавшейся во время первой промышленной революции принимал более мягкую доктрину по этому поводу, считая, что Бог, сотворив всё совершенным, ушёл, оставив развитие, суд и жизнь людям, ответственным теперь перед ним за всё. Обратная картина наблюдается среди людей, живущих среди первозданной природы. В их мире дикой природы всё необъяснимым, а значит божественным образом существует, развивается и плодоносит. Всё, живое и неживое, создано с таким умом, тщанием и изобретательностью, недоступным для человеческих знаний и умений, что высшая сила становится единственным объяснением этому. Присутствие среди разнообразных форм животных и растений пищи для человека, одежды, топлива, орудий, напоминает ребёнка, получающего безвозмездно от родителя всё, что ему нужно, и даже игрушки для забавы. Если с родителем человеческого ребёнка всё ясно - его родителем и дарителем мог быть только более могущественный, чем он, взрослый человек, то для взрослого человека могло быть только существо более могущественное, чем он сам, то есть Бог. Сколько бы времени не потратили гении и просветители народа в городах на раскрытие первоисточников, способов и приёмов, а главное, огромного времени на создание земной природы, самой планеты и звёзд, всё равно будут вновь и вновь рождаться люди, не имеющие возможности или охоты их слушать. Им будет всегда гораздо проще принимать сердцем простое решение и красивое объяснение всего сущего. И сейчас, в этой грандиозной степи, вдали от городов и крупных селений, радиорепродукторов и кинотеатров, даже комсомольцы и богоборцы, рисовавшие в школе и на Рабфаке в стенгазете бородатого старца с нимбом, босяком бегущего прочь от колхозного трактора, призывали Бога, чтобы он обратил на них внимание, защитил и укрепит их душу.
- Ну-ка, испытаем пистолет-пулемёт Дегтярёва в действии, - сказал старшина, снимая с плеча ремень автомата, расставляя широко ноги и задирая кургузый ствол вверх.
Оглядывая бугорки солдатских спин, то, как некоторые из них инстинктивно, совсем по-детски, закрывают ладонями коротко стриженные затылки, Березуев, снимая автомат с предохранителя и передёргивая затвор, сказал сквозь зубы:
- Господствует фашистский гад в воздухе!
Он с какой-то даже отцовской жалость обратил внимание на худшую и несуразно длинную шею Гецкина, торчащую из под воротника гимнастётки, прикрытую тонкими пальцами, более подходящими для пианиста, чем для плотника из приамурского Биробиджана. Надеждин и Петрюк лежали рядом с ним, тоже закрыв инстинктивно ладонями свои коротко стриженные затылки, словно это могло их спасти от осколка, или в случае падения рядом самой авиабомбы.