- Ну, что ты пристал к товарищу генерал-полковнику? Это вопросы к служащим Наркомата внутренних дел, к начальнику милиции, начальнику уголовного розыска вашего района, - комиссар сдвинул фуражку на затылок так, что она еле удерживалась на запыленных волосах, - не до тебя совсем, фашисты на подходе, вот-вот здесь будут. Нам оборону нужно устраивать быстро, а товарищу генерал-лейтенанту обо всём южном участке Сталинградского фронта нужно думать... Не видишь? Найдутся ваши шалопайки, небось в прятки играют...
Старик, не оборачиваяськ комиссару, прижав фуражку к груди, заговорил ещё быстрее, голосом, осипшим от пыли и волнения:
- Мы стали их находить... Девочек и мальчиков наших... Из хутора Нацмен-Цыган, с хуторов Край-Балка, Нижне-Кужной, даже из посёлка при станции Челеково. А, может и не их... Уж больно изувечены все. Кого в степи уж и лисицы поели, курганники поклевали, а одежды-то на них никакой, что и не опознать подчас. Только, если волосы похожие, родинки, шрамики, вещицы разные рядом оброненные. Туфельку, кусок платья, разное находили, когда всем селом выходили искать. Словно антихрист их унёс, сатана, за то, что церкви свои мы позакрывали да разрушили в сёлах своих. Деток наших теперь забирает антихрист-чёрный зверь! Помоги, генерал, бросили нас все, казаков и мужиков позабирали в армию, кто сам разбежался. Одни бабы почти остались, мальцы, да старики. Оружие тоже отобрали всё, радио тоже. Ты тут один власть теперь! - на последних словах голос у Михалыча дрогнул.
Водитель Каюм, сделав зверское лицо и затаив дыхание, словно от этого мистического отношения к мотору зависела исправная работа свечей зажигания, стартёра и карбюратора, повернул ключ пуска двигателя. "Эмка" лязгнула, скрипнула, дёрнулась и задрожала, выдав позади себя облачко сиреневого дыма. Двигатель взревел и вышел на ровные обороты.
- Ай, былбылым, соловей мой! Как птичка поёт "Эмочка"! - даже пропел Каюм, и, белозубо улыбаясь, повернулся к Чуйкову.
- Да уж, аккумулятор здесь - это тебе не ручку на грузовике АМО крутить, - устало ответил адъютант, - едем, товарищ генерал-лейтенант?
В этот момент, откуда-то со стороны понуро идущих в сторону Пимено-Черни беженцев, похоже, что среди группы колхозниц в пыльных юбках и платках, закрученных на шеях, послышался пронзительный плач грудного ребенка. Наверно он лежал среди кулей и мешков в их конных повозках. Он плакал и кричал так пронзительно звонко, что, кажется, померкли все окружающие звуки: далёкая артиллерийская канонада из-за дымов на западном горизонте, гул бомбардировщиков и корректировщика в пылающем жарой небе, многоголосый человеческий гомон, бренчание упряжи, скрип телег, рокот работающих автомобильных двигателей. Но рёбенок плакал недолго, видимо он, утомлённый солнцем, жарой и тряской, возможно жаждой и недоеданием, собрал все силы для этого крика, чтобы привлечь к себе внимание взрослых, всемогущих, по сравнению с ним, людей.
Открыв глаза, Чуйков посмотрел на старика. Над головой Меркулова высоко в небе один разведывательный самолёт немцев Focke-Wuif 198, закончив круг, устремился на северо-запад, а ему навстречу, на смену прилетел точно такой же Focke-Wuif, блестя стёклами кабин и проволокой радиоантенны, чтобы ни на минуту не терять контроль над огромными просторами сальских степей. Ниже, на юго-запад, плыли несколько немецких бомбардировщиков. Ребёнок больше не плакал, но его плач всё ещё звенел в ушах.
- Комбат, дай этому старику трёх бойцов, пускай походят по округе, по домам, по лесопосадкам, - приказал Чуйков, помотрев на Рублёва, - пускай найдут девочку гражданки, - он глазами указал на женщину в синем платке, сидящую в траве и названную стариком Андреевной.
- Това-а-арищ генерал-лейтенант... Вы же сами говорите, чтоб в обороне каждого человека считать! - начал говорить комбат.
Комфронта его перебил и медленно проговорил, словно подбирал слова:
- Я тебе две гаубицы подкатил, а тебе трёх бойцов жалко! А если серьёзно, то на этой территории по Указу Президиума Верховного Совета действует военное положение, я, как старший воинский начальник, являю собой на территории, занимаемой войсками моей армии и милицию, и суд, и попа с кадилом, и чёрта с вилами. Здесь этим попом и всем остальным, будешь ты, комбат, со своим комиссаром. Ясно?
- Так точно!
- Мы здесь защищаем наших, советских людей и их детей! Это наши, советские дети... И то, что ты с Дальнего Востока, а они их калмыцкой станицы, ничего не меняет, и грош нам цена, если мы их будем за просто так бросать в беде! - Чуйков замолчал, потёр шрам на своем лбу, посмотрел на пальцы с оставшимися пыльными катушками, и закончил свою мысль, - может быть спасение маленькой девочки среди всеобщей катастрофы сражения, горя и ненависти, гибели и убийства, будет самое лучшее, что мы сделали здесь.
- Есть, дать трёх бойцов и найти девочку! - ответил Рублёв.
- А тебе, Михалыч, партийная задача, -- сказал Чуйков старику, закрывая дверцу "эмки", - выведи срочно, вместо твоего сбежавшего председателя, от имени Советской Власти, всех односельчан на рытье траншей. Этому батальону тут намертво стоять придётся. Договорились?
- Выйдем все как один, не сомневайтесь, ваше превосходительство - товарищ генерал, - поспешно закивал Михалыч головой, и быстро перекрестился, - храни вас Бог!
- Комбат! - сказал Чуйков и движением ладони показал старику, что разговор с ним окончен, - из своего тыла, если доберусь, из станицы Советской, подкину тебе машину мин к миномётам и патронов тысячи три. Гранат РПГ и бутылок КС пришлю. Выстрелов к 45-мм, нет даже у меня, беда с ними, так что экономь. Жди машину с боеприпасами от генерала Лобова. Не подводите меня, дальневосточники! Всё, поехали!
- Каюм, вперёд! - скомандовал адъютант.
Машина дёрнулась, кружка с сидения упала на стопку газет и карт, оставив на них быстро сохнущее пятно.
Вслед за "эмкой" развернулись ГАЗ-АА с охраной и ЗИС-5 с пыльно-зелёным фургоном радиостанции. Вздрагивая на кочках и завывая двигателями, они двинулись в направлении переправы у Пимено-Черни.
Мимо проплыли встающие в строй молодые красноармейцы. Они расталкивали задремавших, укладывали в вещмешки недописанные письма, прокатили на середине слова разговоры, поднимать из травы и навьючивали на спины хоботы и станины пулемётов, стволы и блины миномётов, длинные ПТРД, ящики с боеприпасами, коробки с продовольствием. Командиры садились в сёдла, разъезжались вдоль строящейся колонны. Несколько молодых солдат играли в догонялки с мышью-полёвкой, используя каски как сачки. Теперь они надели каски на свои коротко остриженные головы, от чего их тонкие юношеские шеи стали казаться ещё тоньше. Провожая взглядом генеральскую машину, один из них встретился смешливо-любопытный глазами с Чуйковым. Множество подобных взглядов молодых людей, отделённых тонкой чертой от близкой, возможной преждевременной смерти молнией промелькнула перед ним, поднявшись из недр памяти. В этот момент он почувствовал, что очень устал. Перед его глазами, как в мыльной плёнке продолжали плыть серо-зелёные холмы, самолёты в небе вперемешку с птицами, голубая даль и высокая стена серой пыли, подпирающая голубое небо. Полуобернувшись, через заднее стекло "эмки" он в последний раз окинул взглядом батальон. Чуть заметным движением правой руки помахал им:
- Прощайте!
Чеченцы из 255-го кавполка, до этого терпеливо ожидавшие в седлах начала движения штабной группы, старались теперь держаться вне пылевого шлейфа поднятого машинами. Чуйков рукой подозвал едущего неподалёку их командира.
Подъехав, и поровняв коня с открытым окном, сержант Казанкин приложил руку к папахе.
- Сержант, скажи мне, чего это у твоего бойца к седлу отрезанная голова человека привязана?
- Это Темир Джуакаев привязял голову к седлу, кровник убитого, товарищ генерал-лейтенант. Дело это давнее. Когда в 1925 году войска Северокавказского округа командарма Уборевича разоружала Чечню и Дагестан, тогда были сильные бои за аул Зумсой, где вокруг прятались банды Атаби Шамилева. Дядя Темира тогда был тогда в 1-м Чеченском революционном конном отряде, и был схвачен, и обезглавлен двоюродным племянником Шамилева. Старейшины тейп Джукаева потом не принял извинений, и решил, что должна быть осуществлена кровная месть. Прошло пятнадцать лет, и тут Темир позавчера встретил у железной дороги Усама, сына того двоюродного племянника-убийцы. Он видел его раньше а Грязном. Этот Усама был в красноармейской форме. С другими людьми он минировал рельсы недалеко от Котельниково, там, где железная дорога обходит аэродром. У них были винтовки, мотоциклы и грузовик. Мы подумали, что это наверно бандиты Майрбека Шерипова, главаря "Чечено-ингушского союза националистов", или люди Хасана Исраилова из "Национал-социалистической партии кавказцев". Мы приказали им сдаться, но они открыли огонь, и мы их стали рубить шашками. Командир нашего разъезда тогда погиб. А Темир погнался за Усамой по степи, догнал и убил. Потом он привёз нам его голову, чтобы все чеченцы увидели, и смогли потом подтвердить, что Джукааевы отомщены.