Совещание объявило науку уже благополучно «освобожденной от сковывающих догм культа личности». Минц доложил о ликвидации последствий культа, а Хвостов — о достижениях в изучении рабочего движения, международных отношений, второй мировой войны. В духе отвергнутого еще Лениным чванства был выдержан основной доклад. Пономарев поставил задачу — «во всех областях исторического знания иметь ученых такого масштаба, которые задавали бы тон в мировой науке», поскольку мы — «великая социалистическая держава», которая идет «во главе культурного развития человечества». В сугубо старом стиле Ким выступил за изъятие из пользования книг, содержащих ошибки, ссылаясь на то, что у нас есть «разные читатели — подготовленные и неподготовленные». Поспелов выступил против Бурджалова уже на самом совещании. Все это таило в себе опасность полного восстановления сталинизма в историографии. Бурджалов предвидел это, хотя и оценивал перспективы оптимистически: «XX съезд КПСС разбудил нашу критическую мысль, и ее теперь не заглушить. С зигзагами и отступлениями, но советская историческая наука идет вперед».
Большинство конструктивных рекомендаций совещания остались благими пожеланиями. В целом оно еще раз продемонстрировало разрыв между словом и делом. Так, развитие историографии и источниковедения было объявлено «важнейшим условием повышения научно-исследовательских работ в области истории». Эти разделы исторической науки действительно небывало выросли. Однако вскоре выяснилось, что даже историография не может спасти себя от фактографии, как полагали ранее многие ученые. И большинство работ, которые были названы авторами и издательствами «историографическими», по существу были лишь библиографическими, поскольку они лишены именно критического содержания, без чего историография как наука немыслима. Наиболее ярко эта тенденция проявилась в парадных публикациях Института истории СССР. По замыслу они призваны подводить итоги развития науки за пятилетие. Фактически же они сильно напоминают победные реляции незадачливых полководцев. Среди таких книг — «Изучение отечественной истории в СССР между XXV и XXVI съездами КПСС» (1982).
Пономарев осудил «преобладание в печати аннотационных рецензий, которые пересказывают содержание». С полным основанием он потребовал, чтобы «каждая из них сама являлась определенным вкладом в науку». На деле ничего существенно не изменилось. На совещании был поставлен вопрос о методологической работе. Он до сих пор не решен. Одно из требований Пономарева гласило: «покончить с практикой комплектования редколлегией коллективных трудов по принципу представительства и именитости, не считаясь с тем, в какой степени тот или иной ученый может действительно плодотворно работать в данном составе редколлегии». Не получили должного отклика и призывы начать исследования многих запрещенных тем, например, «показать ошибки Сталина в области внешней политики».
Развитие исторической науки после 1962 г. на самом деле явилось «отступлением». Может быть, наиболее ярко это отразилось в томе IV «Очерков истории исторической науки в СССР» (1966). В этом социальном историографическом труде критика Сталина была представлена лишь приглушенно и далеко не во всех главах и разделах. Общее состояние литературы явно приукрашивалось. Так, в разделе «Историография гражданской войны в СССР» (Н. Кузьмин) читаем: «…С начала 30-х годов в работах о гражданской войне стали появляться преувеличенные оценки роли И. В. Сталина в достижении победы над интервентами и белогвардейцами». Однако автор считает: «Общая линия развития советской историографии истории гражданской войны характеризовалась утверждением марксистско-ленинской методологии и ленинской концепции, их победы над антинаучными, антиленинскими взглядами». Эти формулы не объясняют широко известные историографические факты — умолчания, прямые сознательные искажения, апологию. Автор раздела «Разработка истории внешней политики СССР» (А. Иоффе) фактически исходил из предположения о непогрешимости как внешней политики СССР, так и ее отражения в советской историографии. Он принимает на веру сталинский тезис о перманентном обострении мировой обстановки и усилении подготовки новой антисоветской интервенции. За общими хвалебными рассуждениями о внешнеэкономических связях СССР автор скрывает отказ Сталина от ленинских принципов, переход к автаркии.