Столь же абсурдны и высказывания Сталина о «плотности населения» как факторе общественного развития, в которых он представляет плотность населения и рост населения частью так называемых «условий материальной жизни», не понимая, что нет смысла говорить изолированно об этом якобы факторе, так как всякий способ производства и общественная формация создают свои специфические законы народонаселения, регулирующие демографическое развитие и его общественное воздействие. И здесь Сталин применил совершенно непригодный аргумент, так как он считал, что более высокая плотность населения должна была бы производить более высокий общественный строй, если бы она была определяющим фактором. Но этот аргумент только демонстрирует, что он не понимает сути проблемы. Об этом он, однако, мог бы прочитать в «Капитале».
После исключения этих двух факторов он в конце концов приходит к настоящему отправному и решающему пункту материалистического понимания истории, к способу производства. Но и его он рассматривает в своей типичной манере: он упорядочен в знаменитые «особенности», которые имеются почти во всех его работах. Тот факт, что соответствующий конкретный способ производства формирует экономическую основу общественной формации, так что коренные изменения способа производства ведут также к изменению общественного строя, его структур и всей общественной, политической и правовой надстройки — для него лишь «особенность способа производства», а не фундаментальный закон исторического процесса.
Из этого он затем делает два вывода, теоретический и политический:
«Значит, первейшей задачей исторической науки является изучение и раскрытие законов производства, законов развития производительных сил и производственных отношений, законов экономического развития общества»; и далее: «Значит, партия пролетариата, если она хочет быть действительной партией, должна овладеть прежде всего знанием законов развития производства, знанием законов экономического развития общества»[276].
Здесь не ясность понятий, а полнейшая путаница. Что такое законы производства, может быть, это законы технологии и организации труда, что тоже было бы возможно, но как тогда такие законы относятся к законам развития производительных сил и производственных отношений? И как теперь «действительная партия» может и должна овладеть этим малопонятным знанием, остаётся неясным, и таким образом эта задача для исторической науки, так же как и для партии, оказывается лишь агитационным лозунгом.
Здесь многое столь напутано, что нельзя даже предположить, что кто-либо способен выполнить требуемые задачи. Во-первых, историческая наука по большей части сведена к политической экономии, или же политическая экономия произвольно объявляется важнейшей частью исторической науки, что в обоих случаях бессмысленно, так как сформулированная здесь задача была, есть и будет темой политической экономии, являющейся самостоятельной наукой. Другой вопрос, что историческая наука должна опираться на знания политической экономии и принимать их во внимание. В сталинском перечислении, кроме того, не ясно, что́ нужно понимать под «законами производства» в отличие от «законов развития производительных сил и производственных отношений» и «законов экономического развития». Было ли это перечисление лишь повторением для усиления или же оно должно выражать разные вещи?
Мы не будем углубляться в детали, эти выдержки и критические замечания дают достаточную картину теоретического уровня очерка «О диалектическом и историческом материализме» и, на мой взгляд, приводят к оценке, что он малопригоден даже как элементарное введение в марксистскую философию. Хотя в течение длительного времени многие миллионы читателей, вероятно, смогли познакомиться с марксистской философией с помощью этой работы, такое знакомство фактически могло привести лишь к очень сокращённому и деформированному пониманию.
А с другой стороны, нельзя отрицать, что сталинское пособие привело к заметной дискредитации марксистской философии.
4.7. Существует ли теоретическое завещание Сталина?
За годы после издания «Краткого курса» Сталин до своей смерти написал лишь две небольшие работы, часто называемые его «теоретическим завещанием», в которых он якобы представил основополагающие идеи о дальнейшем развитии советского общества к коммунизму. Речь идёт о «Марксизме и языкознании» (1950) и «Экономических проблемах социализма в СССР» (1952), но они не являются краткими очерками с тематической структурой и логической последовательностью, они состоят — за исключением части «Экономических проблем социализма» — из ответов на вопросы, заданные ему языковедами и экономистами. Только вторая работа имеет отношение к фундаментальным проблемам общественного развития Советского Союза от социализма к коммунизму.