К тому времени Косыгину стало ясно, что мобилизационная экономика, позволившая нашей стране сделать индустриальный рывок перед войной и выстоять в годы фронтовых испытаний, себя исчерпывает. Индустриально развитой сверхдержавой невозможно было управлять как замкнутой сплоченной корпорацией, как гарнизоном осажденной крепости. Энтузиазм и принудительность – два кита индустриальной революции – нужно было дополнить новыми стимулами, от непосредственной материальной заинтересованности до улучшений условий труда, быта. В условиях то обостряющейся, то «разряжающейся» «холодной войны» выполнить эту задачу было непросто. К реформированию экономики нужно было подойти с осторожностью, по русской пословице «Семь раз отмерь, один раз отрежь».
Все, кто работал с Косыгиным, отмечают его склонность к многократному взвешиванию каждого решения – наедине с блокнотом, в кулуарах Совмина, на консультациях со специалистами… В кругу директоров, главных инженеров и экономистов Косыгин чувствовал себя как рыба в воде: здесь ловили каждое его слово, и он умел приветить каждого работника, который и за тысячи километров от Москвы чувствовал дирижерскую палочку Косыгина. Он был их лидером. Воспоминания советских технократов о Косыгине красноречивы: «Поразило то, что он разговаривал совсем по-домашнему, т. е. простым человеческим языком, а не как в кинохронике. Он показал себя живым, умным, цепким, въедливым, строгим, точным, требовательным и одновременно с этим чутким и юмористичным собеседником, который проявлял действительный интерес и к своему
визави, и к обсуждаемой теме, какой бы на первый взгляд мелкой она ни казалась. В каждом эпизоде, в каждой фазе общения он безошибочно определял ее психологическую подоснову, настрой собеседника. Его реакции, реплики и жесты были безукоризненно выверены и точны. Благодаря этому он добивался такого положения, что собеседник как бы забывал и с кем он говорит, и в какой обстановке он говорит. Несмотря на то, что в этих актах общения участвовало много народу, у собеседника Косыгина была полная уверенность, что они разговаривают наедине. Интимно». С такими преданными кадрами он начал реформу.
Судьба реформы
В России ее называют косыгинской реформой, на Западе – реформой Либермана. Профессор Евсей Григорьевич Либерман, несколько лет проводивший исследования и эксперименты на харьковских машиностроительных предприятиях, 7 сентября 1962 года опубликовал в «Правде» статью «План. Прибыль. Премия». Публикация в «Правде» – не фунт изюма. Началась дискуссия государственного масштаба. В заглавии статьи Либермана бросалось в глаза ключевое, спорное понятие – прибыль. Либерман направил в ЦК свои предложения «О совершенствовании планирования и материального поощрения работы промышленных предприятий». Альтернативную реформу разрабатывал академик В.М. Глушков, набросавший целый фантастический роман с информатизированной системой гибкого планирования, когда система вычислительных центров недалекого будущего, разбросанных по всей стране, превращала экономику в единый оркестр. Косыгина привлекли простота и четкость предложений Либермана. Либермана поддержали самые авторитетные экономисты – академики Немчинов и Струмилин. Косыгин (еще будучи заместителем Хрущева) на совещаниях и в личных беседах «прощупывал» работников министерств и директоров предприятий.
Сначала, в порядке эксперимента, на новые методы планирования и экономического стимулирования перевели несколько фабрик и заводов из разных отраслей хозяйства. Среди них были знаменитые московские предприятия группы «Б» со славной многолетней историей – конфетный «Красный Октябрь», обувная «Красная заря» и табачный «Дукат», а также костюмная «Большевичка», на глазах улучшавшая сервисное обслуживание в новом магазине-салоне. Выходили в свет статьи ученых-экономистов, готовивших реформу. За ходом эксперимента следили внимательно и беспристрастно – и результаты первых месяцев воодушевляли. Реформа «заработала», а общество привыкало к новым реалиям. Косыгин был сторонником умеренной децентрализации экономики – но не допускал «реформ ради реформ», ставя во главу угла эффективность. Он давал предприятиям больше свободы в распоряжении средствами, но не отказывался от плана, сутью которого теперь была стоимость выпускаемой продукции, востребованной на рынке. Во второй половине шестидесятых годов у Советского Союза были наилучшие экономические показатели. Вникая в детали, в мелочи, Алексей Николаевич вел массивный советский пароход между Сциллой экономики казарменной и Харибдой бесконтрольного рынка.