Сталинская премия по литературе: культурная политика и эстетический канон сталинизма [litres+]

Еще больший хаос в непростую организацию литературной жизни первых военных месяцев внесло секретное (особой важности) постановление Государственного Комитета Обороны СССР «Об эвакуации столицы СССР г. Москвы» № 801сс от 15 октября 1941 года за подписью Сталина[450]. Перед Фадеевым была поставлена задача под личную ответственность «вывезти писателей, имеющих какую-нибудь литературную ценность»[451]. Список этих писателей был составлен работником Агитпропа ЦК Еголиным и насчитывал 120 фамилий (без учета родственников литераторов) из числа тех, кто не был эвакуирован еще в начале войны (около 700 человек), тех, кто не уехал самостоятельно (около 100 человек), и тех, кто не находится на фронтах (около 200 человек). По понятным причинам при организации возникли серьезные затруднения, которые были связаны с транспортировкой писателей[452] (если 14 октября эшелоны отправились по плану, то 15 октября вагоны в Ташкент и Казань предоставлены не были). Замешательство Фадеева и общее ухудшение и без того сложной обстановки после ликвидации в Москве Союза писателей привели к закономерному общему недовольству литераторов работой руководителя. Такое уязвимое положение создавало вполне благоприятные условия для новых локальных «атак», главной целью которых была смена руководства в писательской организации. Однако Фадеев, в полной мере ощутивший масштаб грозящих последствий его промедления, уже 13 декабря 1941 года написал объяснительную записку[453], адресованную Сталину, Андрееву и Щербакову; в ней он отчитался о проделанной работе, сделал акцент на безальтернативности принятых им решений и возложил ответственность за неудачи в организации эвакуации на Кирпотина, который его «распоряжений не выполнил и уехал один, не заглянув в Союз». Недовольство в писательской среде Фадеев объяснял личными мотивами: «Работа среди писателей (в течение 15 лет) создала мне известное число литературных противников. Как это ни мелко в такое время, но именно они пытаются выдать меня сейчас за „паникера“»[454]. Позиция «активного борца за дело Ленина и Сталина» надежно обезопасила «писательского начальника» от возможных последствий допущенных «ошибок, промахов и проступков». Редкие залпы этого неудавшегося противостояния то и дело будут раздаваться на «культурном фронте», однако статуса полноценной кампании так и не обретут. Незначительные, но весьма многочисленные докладные записки мелких партийцев (например, обвиненного в неисполнении возложенных на него обязанностей уполномоченного ССП В. Кирпотина или эвакуированных писателей, недовольных отсутствием внимания со стороны руководства Союза[455]) хоть и обнажали недостатки фадеевского руководства Союзом писателей, но попросту не могли произвести эффекта, достаточного для хоть сколько-нибудь серьезного удара по репутации Фадеева, обеспеченной покровительством самого Сталина. Вполне закономерно Фадееву удалось сохранить за собой должность в писательской организации, предотвратив назревавший «переворот» уже на начальной стадии. Впредь «писательский чиновник» будет куда внимательнее относиться к обстановке в Союзе и тщательнее подходить к выстраиванию взаимоотношений с окружавшими его «литературными работниками» и партфункционерами всех мастей.

450

См.: Постановление Государственного Комитета Обороны СССР об эвакуации столицы СССР г. Москвы, 15 октября 1941 г. // РГАСПИ. Ф. 644. Оп. 1. Ед. хр. 12. Л. 155. Черновой вариант постановления с правкой Сталина см.: Постановление ГКО СССР № 801 «Об эвакуации столицы СССР г. Москвы», 15 октября 1941 г. // РГАСПИ. Ф. 644. Оп. 2. Ед. хр. 23. Л. 19–22 (правка по тексту красным карандашом — автограф И. В. Сталина).

451

Цит. по: «Литературный фронт»: История политической цензуры 1932–1946 гг. С. 68.

452

Несколько более удачно обстояло дело с эвакуацией деятелей искусства и учреждений культуры, которой занимался Храпченко. За относительно небольшой срок ему удалось организовать перемещение большинства театров Москвы и Ленинграда в отдаленные от линии фронта города СССР.

453

См.: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Ед. хр. 69. Л. 29–31. Документ опубликован в кн.: Власть и художественная интеллигенция. С. 476–478.

454

Цит. по: «Литературный фронт»: История политической цензуры 1932–1946 гг. С. 70.

455

В письме Н. Ломакина к А. Андрееву от 17 октября 1941 года (см.: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Ед. хр. 68. Л. 185–187) подробно описан не только сам механизм назревавшего передела в Союзе писателей, но и мотивы этого предприятия: «…за последнее время среди этих (эвакуированных. — Д. Ц.) писателей имеют место нездоровые настроения и попытки организованно выступить против руководства Союза Советских писателей. Например, 3 дня тому назад в ЦК КП(б) Уз[бекистана] пришел Алексей Толстой и от имени всех московских писателей, находящихся в Ташкенте, поставил вопрос о необходимости „полной реорганизации и обновления руководства Союза Советских писателей СССР“, имея ввиду получить у нас поддержку в такой постановке вопроса. Алексей Толстой заявил, что Фадеев и его помощники растерялись, потеряли всякую связь с писателями, судьбой их не интересуются <…>. Он, в частности, высказал свое возмущение тем, что т. Фадеев, под пьяную руку, выдает безответственные мандаты отдельным писателям на право „руководить“ различными отраслями писательской работы в Узбекистане. Такие мандаты, по заявлению т. Толстого, были выданы Фадеевым т. т. [В. Я.] Кирпотину, [П. Г.] Скосыреву, [С. Я.] Маршаку и [А.] Ниалло. Дело дошло до того, что группа московских писателей с участием Алексея Толстого (особое рвение проявляет [Н. Е.] Вирта) постановила на своем собрании объявить выдачу таких мандатов незаконным делом и немедленно отобрать их у всех перечисленных выше товарищей и, в частности, у т. Кирпотина, находящегося в Узбекистане. В результате этого, т. Кирпотин не только не оказывает никакого влияния на работу московских писателей, но и окружен нескрываемым презрением с их стороны» (цит. по: «Литературный фронт»: История политической цензуры 1932–1946 гг. С. 72–73). Позднее, в январе 1942 года, и Вс. Вишневский в письме к В. Ставскому сообщал о серьезных недостатках работы руководства Союза писателей и лично Фадеева: «Будешь на президиуме, ставь вопросы о долге сов[ветского] писателя со всей силой <…>. Где руководство ССП, забота о людях, связь с фронтов[ыми] товарищами, помощь?.. Чем были заняты люди в президиуме?.. Глядеть надо не в стакан и не на „рубежи“ Чистополя, Ташкента, Алма-Аты, а на Запад…» (цит. по: «Мы предчувствовали полыханье…»: Союз советских писателей СССР. Кн. 1. С. 277).