…несмотря на очень большое мастерство автора, несмотря на его большую изощренность в стихотворной технике, вся вещь в целом, за исключением личных эпизодов, затрагивающих автора до живой боли, где на небольшом пространстве строк октавы срываются со своих ровных рельс и перестают чувствоваться, как заранее заданный размер, вся вещь в целом является, может быть, и помимо намерений автора, композицией, рассчитанной на одну лишь медь оркестра и фанфары при изредка появляющемся одиноком голосе флейты, сейчас же заглушаемой новым обвалом литавр. «Пулковский меридиан» в целом неправдив, хотя правдоподобен[618].
В оценке этого сочинения выразилось стремление к правдивому отражению ужасов войны, которое в послевоенный период будет потеснено тенденцией к «отмене» травматического опыта, к «преображению» (Е. А. Добренко) войны. Асеев говорил:
Он («Пулковский меридиан». — Д. Ц.) не передает полностью тех страданий и лишений той невиданной героики духа и неизмеримого терпения и твердости, которые века будут волновать людей следующих поколений при воспоминании об осаде Ленинграда[619].
Общее мнение секции относительно кандидатуры Инбер было неоднозначным: с одной стороны, «Пулковский меридиан», продолжая традиции поэмы Тихонова «Киров с нами» (1941), является важным образчиком «ленинградской темы», с другой стороны, его «художественное качество» не отвечает требованиям экспертов. Асеев сделал оговорку в отношении Инбер, что «можно иметь в виду ее отдельные стихи о Ленинграде, где она достигает той предельной силы наблюдательности и остроты впечатлений, которые ей свойственны и доступны, как видному мастеру советской поэзии»[620]. Вместе с тем ленинградские тексты Инбер («Душа Ленинграда», «Почти три года (Ленинградский дневник)» и другие[621]), наряду с другими примерами соцреалистического «блокадного нарратива»[622] (прежде всего, лирика А. Прокофьева, книга А. Фадеева «Ленинград в дни блокады. Из дневника»[623], «Ленинградская поэма» О. Берггольц, роман В. Кетлинской «В осаде»[624] и т. д.), становились важным фактом развития советской официальной культуры. Обсуждая текст Инбер «Дневной концерт» из упомянутого цикла «Душа Ленинграда», Е. Добренко пишет:
Историзация ленинградской обороны в первый период войны стала одной из первых попыток решения темы в рамках традиционных соцреалистических конвенций. Она вписывалась в общую тенденцию историзирующего дискурса, который воскрешал тени великих героев прошлого, вставших на защиту Отечества[625].
Следом Асеев дал характеристику поэме Твардовского «Василий Теркин»[626]. Она, по словам эксперта, не целостна («…ряд мало связанных между собой эпизодов, наблюдений, событий из быта героя Василия Теркина»), но «написана очень грамотно, хорошим русским языком, с отличным знанием подробностей русского быта, природы, боевых будней»[627]. Недостатком текста является его «бескрылость, бесподъемность», отсутствие «обобщения»: «Это, — продолжал Асеев, — скачки кузнечика над травой, а не полет воображения <…> это не поэтическое произведение, способное запоминаться и заучиваться (!), повторяться и приводиться в пример, как стихи Блока, Маяковского, Пастернака»[628]. Вердикт Асеева был однозначным:
Выдвигая эту вещь на премию и утверждая за ней ее, мы тем самым определяем дальнейшие судьбы развития нашей поэзии, мы рекомендуем и указываем пути, по которым должна дальше двигаться наша пишущая молодежь. Если эти пути поворачиваются вспять к просвещенчеству и упрощенному толкованию поэзии, — давайте премию таким произведениям. Я полагаю, что такой путь неправильный, уводящий нашу поэзию в проулочные, боковые ее тупики, обрезывающие ее фантазию, сводящие ее на роль повторяющей азы литературы[629].
В. Перхин выдвинул весьма убедительное предположение, что эксперты во время обсуждения поэмы пользовались отдельным книжным изданием, вышедшим в самом начале января в издательстве «Молодая гвардия»:
В книге глава «О войне», напечатанная под названием «После боя», начиналась нигде более не появлявшимся сюжетом о трофейной «банке шпротов». Наличие такого рода необязательных подробностей сыграло, вероятно, решающую роль в том, что далеко не все разглядели в поэме значительное произведение[630].
Такая основательная и резкая критика кандидатов по разделу поэзии примечательна[631]. По-видимому, она может и должна объясняться эволюцией личных взглядов Асеева на природу поэтического творчества и на советскую поэтическую традицию. Как нам представляется, истоки столь резкой оценки кроются в двух обстоятельствах, имевших место весной 1942 — зимой 1943 года. В начале апреля 1942 года П. Арский в письме к А. Фадееву делился впечатлениями о жизни «литературной колонии» в Чистополе. В контексте разговора об организуемых Союзом «писательских средах»[632] Арский вскользь упомянул:
622
Подробнее об этом см.: Блокадные нарративы: Сб. статей. М., 2017. См. также:
624
В письме от 19 мая 1943 года Лозовский просил Щербакова, курировавшего присуждение Сталинских премий, обратить внимание на первую часть романа Кетлинской (см.: «Литературный фронт»: История политической цензуры 1932–1946 гг. С. 75).
626
Обсуждению этой поэмы (наряду с другими текстами Твардовского) было посвящено отдельное заседание Военной комиссии Союза писателей 22 июня 1942 года. Поэт рассказал собравшимся о творческой истории на тот момент еще не дописанной поэмы (полный текст выступления Твардовского опубликован в журнале «Вопросы литературы» (1975. № 5). Положительные отзывы были даны И. А. Арамилевым-Зырьяновым, В. П. Друзиным, А. Е. Адалис и даже А. В. Софроновым (см.: РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 16. Ед. хр. 103. Л. 1–41). В октябре 1942 года восторженные отзывы о «Теркине» опубликовали Д. Данин (см.:
627
Стенограмма пленарного заседания Комитета по Сталинским премиям, 1 марта 1943 г. // РГАЛИ. Ф. 2073. Оп. 1. Ед. хр. 7. Л. 68.
628
Стенограмма пленарного заседания Комитета по Сталинским премиям, 1 марта 1943 г. // РГАЛИ. Ф. 2073. Оп. 1. Ед. хр. 7. Л. 68.
631
В том же ключе будет представлен и доклад Асеева на совещании в ЦДЛ 26 марта 1943 года. Серьезной и основательной критике будет подвергнута «ходульная, холодная, нравоучительная» поэзия военных лет (ср.: «Поэзия еще не получила право на погоны»). Докладчик заговорит о лауреатах премии Твардовском и Симонове, почти дословно повторив высказанные в Комитете замечания, и заметит: «Похвальбы им расточать нечего». Частично доклад Асеева опубликован в «Литературе и искусстве»; см.:
632
По-видимому, имелись в виду литературные вечера в Чистополе, учрежденные правлением Союза писателей еще в первой половине декабря 1941 года (см.: РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 15. Ед. хр. 566. Л. 8–9).