Председательствующий: Подсудимый Кулик, а об этих ваших антисоветских высказываниях вместе с Рыбальченко вы сообщили в Центральный Комитет партии?
Кулик: Нет, я не сообщил, и в этом я виноват. Кроме того, я считал, что у нас внутрипартийная демократия зажата и что карательная политика слишком жестка»[215].
В своем последнем слове Кулик признал, что был «озлоблен против советского правительства и партии»: «Я допускал антисоветские высказывания, в чем каюсь, но прошу меня понять, что врагом советской власти я не был и Родину не предавал. Все время честно работал. Я каюсь и прошу суд поверить, что я в душе не враг, я случайно попал в это болото, которое меня затянуло, и я не мог выбраться из него».
Ни один из подсудимых свою вину в совершении этих преступлений не признал, заявив одновременно, что все показания об их групповой антисоветской деятельности, изменнических и террористических высказываниях в буквальном смысле выбиты у них следователями. Что касается персонально Кулика, то судьи услышали от него твердое: «Мои показания, данные на предварительном следствии… являются ложными и полученными от меня незаконными методами следствия, от которых я полностью отказываюсь…»[216]
Тем не менее все трое подсудимых были признаны виновными. Военная коллегия приговорила их к расстрелу, и в тот же день приговор был приведен в исполнение…
Но история на этом не закончилась. В марте 1956 г. под влиянием разоблачений сталинщины, развернутой на XX съезде, ЦК КПСС поручил Генеральному прокурору СССР Р.А. Руденко среди прочих дел проверить и дело по обвинению генералов Гордова, Кулика и Рыбальченко. Тогда-то и были вскрыты грубая фальсификация следственных материалов, «действенные» методы заплечных дел мастеров и необоснованное осуждение военачальников.
По представлению прокуратуры Военная коллегия Верховного суда СССР 11 апреля 1956 г. прекратила дело в отношении Кулика и его товарищей по судьбе и реабилитировала их за отсутствием состава преступления.
28 сентября следующего, 1957 г. указом Президиума Верховного Совета СССР Кулик был посмертно восстановлен в воинском звании Маршал Советского Союза и в правах на государственные награды, включая звание Героя Советского Союза.
Вопреки надеждам, что получившему ордена что-что, а уж тюрьма точно не грозит, ему довелось испытать все. Взлет к вершинам власти, почестям, званиям и орденам стал для Григория Ивановича лишь прологом к заключению в мрачном каземате и пистолетному выстрелу, глухо прозвучавшему густой августовской ночью 1950 г.
Георгий Жуков: «ОПРАВДЫВАТЬСЯ МНЕ БЫЛО НЕ В ЧЕМ»
Июньская Москва еще была погружена в ночную тьму, когда на «ближней» даче Сталина в Кунцево раздался телефонный звонок. Звучал он долго, непрерывно, вырывая из объятий крепкого сна начальника управления охраны Н.С. Власика.
— Кто говорит?
— Начальник Генштаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным.
— Что? Сейчас?! Товарищ Сталин спит.
— Будите немедля: немцы бомбят наши города, началась война.
«Минуты через три к аппарату подошел И.В. Сталин, — читаем в воспоминаниях маршала Жукова. — Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия. И.В. Сталин молчит. Слышу лишь его тяжелое дыхание.
— Вы меня поняли?
Опять молчание.
— Будут ли указания? — настаиваю я.
Наконец, как будто очнувшись, И.В. Сталин спросил:
— Где нарком?
— Говорит по ВЧ с Киевским округом.
— Приезжайте с Тимошенко в Кремль. Скажите Поскребышеву, чтобы он вызвал всех членов Политбюро»[217].
Так маршалу Жукову запомнились первые минуты начавшейся войны с Германией. Войны, значительный груз ответственности за исход которой он принял на себя. Войны, которая принесла ему славу выдающегося, признанного во всем мире полководца и — одновременно — стала прелюдией несправедливых поступков со стороны властей предержащих.
А ДАЛЬШЕ БЫЛА ВОЙНА…
Что война будет страшно тяжелой, что ему будут вязать руки некомпетентные в военном деле, но могущественные в политике люди, Жуков убедился не только при разговоре со Сталиным по телефону, но и через час, когда уже в своем кремлевском кабинете вождь никак не хотел верить в начало войны. Все твердил, что это провокация немецких генералов, сокрытая от Гитлера, давая понять, что все еще можно повернуть вспять. И даже после подтверждения германским посольством факта начала боевых действий Сталин приказал дать войскам директиву не пересекать го-сграницу: он все еще надеялся как-то избежать войны.