Мы цитируем выступление Ворошилова на заседании Военного совета при наркоме обороны СССР, прошедшем в Кремле с участием членов Политбюро ЦК ВКП(б) с 1 по 4 июня 1937 г. То заседание было особенным — рассматривался вопрос о «военнофашистском заговоре». И нарком не упустил возможности прямо указать на своих оппонентов, дать понять, что раз уж против него выступали заговорщики, значит, его позиция была единственно правильной.
Но в мае 1936 г. судебный процесс над «заговорщиками» был еще впереди, мысль о нем, возможно, пока не посетила даже голову Сталина. И уже тем более Тухачевский не знал, не гадал, что ждало его.
Была у Михаила Николаевича профессиональная страсть — военная наука. Его руке принадлежат более 120 работ по различным проблемам стратегии, оперативного искусства, тактики, обучения и воспитания войск, военной истории. Пристальное внимание он уделял прогнозированию характера будущей войны, разработке военной доктрины государства. Горячо, правда, не всегда корректно полемизировал по этим вопросам с коллегами, тем же А.А. Свечиным. Вместе с другими учеными внес вклад в теорию глубокой наступательной операции и боя — одно из наивысших достижений советской военной мысли довоенных времен.
Как заместитель наркома обороны и начальник вооружений Красной армии он много занимался оснащением войск современным оружием. Еще и сегодня звучат подчас отголоски обвинений 1930-х гг., будто Тухачевский в этой роли только «вредил». Да, определенные просчеты у него в военно-технической области были. Но нельзя забывать, что именно в его бытность начальником вооружений РККА конструктором М.И. Кошкиным создана знаменитая «тридцать четверка» — лучший средний танк Второй мировой войны Т-34. Тухачевский поддержал инженера П.К. Ощепкова — изобретателя установки для радиообнаружения самолетов. У маршала нашли горячую поддержку инициаторы работ с ракетной техникой, включая С.П. Королева. При нем началась разработка системы дозаправки самолетов в воздухе, что было огромным «заглядом» в будущее. Научная общественность подобные усилия оценивала по достоинству: в ноябре 1936 г. в Военно-воздушной академии РККА имени Н.Е. Жуковского была учреждена премия имени Тухачевского «за выдающуюся научно-исследовательскую работу в любой области техники, дающую решение новых научно-технических проблем».
К сожалению, вся эта работа, как и другие усилия маршала по созданию в СССР современной армии, оборвалась в одночасье.
14 августа 1936 г. органами НКВД был арестован заместитель командующего войсками Ленинградского военного округа В.М. Примаков. Через неделю за решетку попал находившийся в Москве В.К. Путна, военный атташе при полпредстве СССР в Великобритании. Обоим было предъявлено обвинение в участии в «боевой группе троцкистско-зиновьевской контрреволюционной организации». На фоне начавшегося 19 августа процесса по делу о так называемом «антисоветском объединенном троцкистско-зиновьевском центре», по которому к суду привлекались такие крупные в прошлом политические фигуры, как Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев, И.Н. Смирнов и другие, арест двух военных не самой крупной величины прошел почти незамеченным. А между тем в застенках НКВД зарождалась одна из крупнейших провокаций сталинской клики — фабрикация «антисоветской троцкистской военной организации».
Долгое время и Примаков, и Путна не давали показаний на своих коллег-военачальников, хотя таких показаний от них домогались. Однако после печально знаменитого февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) 1937 г. давление со стороны следствия на них резко усилилось. Бывший заместитель министра госбезопасности СССР Н.Н. Селивановский 10 декабря 1962 г. сообщил в ЦК КПСС: «В апреле 1937 года дела Путны и Примакова были переданы Авсеевичу. Зверскими, жестокими методами допроса Авсеевич принудил Примакова и Путну дать показания на Тухачевского, Якира и Фельдмана. Эти показания… послужили основанием для ареста в мае 1937 года Тухачевского, Якира, Фельдмана и других крупных военных работников».
В архиве Сталина сохранилось несколько заявлений Примакова, из которых следует, что вождь лично участвовал в допросе арестованного, давил на него: «В течение 9 месяцев я запирался перед следствием по делу о троцкистской конгрреволюционной организации. В этом запирательстве дошел до такой наглости, что даже на Политбюро перед товарищем Сталиным продолжал запираться и всячески уменьшать свою вину. Товарищ Сталин правильно сказал, что «Примаков — трус, запираться в таком деле — это трусость»[132].