«Действия Блюхера односторонни и поверхностны… Оставшись на позиции необходимости спуска нашего наряда на скаты высоты в нашу сторону, идет фактически на уступку гребня высоты японцам… Он по меньшей мере лжец, обманывающий партию и правительство и боящийся… личного разоблачения, если не больше», — в тот же день доносил в Москву и Фриновский.
Вероятно, что после таких обвинений политического характера Василия Константиновича уже ничто не могло спасти. Небольшой шанс изменить ситуацию в свою пользу оставляли удачные действия Блюхера как военачальника. Сталин хорошо знал цену политическим ярлыкам и принимал их во внимание только тогда, когда считал нужным. К сожалению, полководец оказался не на высоте, руководя боевыми действиями на Хасане. Эту операцию, несмотря даже на ее ограниченный характер, Блюхер, по авторитетной оценке маршала И.С. Конева, провалил[173].
Правда, писатель К.М. Симонов, который беседовал с Коневым, вполне правомерно возразил, что человека с головой, положенной под топор, трудно судить за неудачное проведение операции. От ощущения обреченности проистекали, к слову, и тяжелое моральное состояние, и пьянство, которые Конев отметил в Блюхере.
Во власти этого порока маршал находился и ранее. По словам генерала армии А.В. Хрулева, Блюхер утверждал, что употребление большого количества спиртных напитков позволяется снять страдания от мучившего его заболевания — экземы кожи. Так или иначе, но еще в начале 1937 г. начальник политуправления ОКДВА армейский комиссар 2-го ранга Л.Н. Аронштам требовал снять его с должности командующего из-за такого пристрастия к горячительному.
Но Сталин, обычно порицавший этот порок, в данном случае допускал снисходительность. Выступая 2 июня 1937 г. на Военном совете при наркоме обороны, он всячески защищал Василия Константиновича: «.. И вот начинается кампания, очень серьезная кампания. Хотят Блюхера снять… Агитацию ведет Гамарник, ведет Аронштам. Так они ловко ведут, что подняли почти все окружение Блюхера против него. Более того, они убедили руководящий состав военного центра, что надо снять. Почему, спрашивается, объясните, в чем дело? Вот он выпивает. Ну, хорошо. Ну, еще что? Вот он рано утром не встает, не ходит по войскам. Еще что? Устарел, новых методов работы не понимает. Ну, сегодня не понимает, завтра поймет, опыт старого бойца не пропадает. Посмотрите, ЦК встает перед фактом всякой гадости, которую говорят о Блюхере. Путна бомбардирует. Аронштам бомбардирует нас в Москве, бомбардирует Гамарник. Наконец, созываем совещание. Когда он приезжает, видимся с ним. Мужик, как мужик, неплохой…»[174]
Вот это — кадровая политика, вот это — критерии оценки! Хотя такая снисходительность проявлялась наверняка с дальним прицелом, чтобы противопоставить одних руководящих лиц в Вооруженных Силах другим.
ХАСАН
Две недели, в течение которых длился локальный конфликт на Хасане, стали для Василия Константиновича одними из самых тяжелых в его насыщенной испытаниями боевой биографии.
К моменту нападения 29 июля 1938 г. японцы сконцентрировали у границы группировку, насчитывавшую более 38 тыс. человек и состоявшую из несколько пехотных и кавалерийских соединений, трех пулеметных батальонов, танковых, тяжелоартиллерийских и зенитных частей, ее поддерживали с воздуха 70 самолетов. На островах на р. Тумень-Ула они оборудовали огневые позиции артиллерии. Легкую артиллерию и пулеметы установили на высоте Богомольной в 1 км от Заозерной.
С нашей же стороны к границе были переброшены всего две роты Посьетского погранотряда и 119-го стрелкового полка 40-й стрелковой дивизии. Как говорится, почувствуйте разницу. «После же официальных притязаний Японии на этот небольшой участок советской земли, — по свидетельству маршала М.В. Захарова, — дальнейшие меры, направленные на укрепление высот у озера Хасан, не предпринимались»[175].