Как рассказал Миронов, совещание проводили Ежов и Фриновский. «Ежов дал общую оперативно-политическую директиву, а Фриновский уже в развитие ее прорабатывал с каждым начальником управления «оперативный лимит». Указания Ежова начались с угроз тем начальникам управлений НКВД, которые проявили «оперативную инертность», тогда как другие «уже взяли полный разбег по вскрытию контрреволюционных формирований внутри партии и вне ее»{375}. Как вспоминал Миронов, критике подверглись начальники Омского, Куйбышевского и Красноярского управлений. При этом Ежов впервые заявил о предстоящих «национальных» операциях: «Все должны подготовиться к массовым арестам по харбинцам, полякам, немцам, кулацко-белогвардейским группировкам и антисоветским группировкам внутри партии и в советском аппарате». Несколько дней спустя, когда участники совещания еще были в Москве, как вспоминал Миронов, 4 или 6 начальников УНКВД были арестованы: «Это явилось достаточно эффективной формой воздействия на всех присутствующих» и остальные уехали «в очень пониженном настроении»{376}. Согласно М.П. Шрейдеру, который сам на совещании не присутствовал, но узнал о том, что там было от своего начальника А.П. Радзивиловского, начальник Омского управления НКВД Э.П. Салынь, осмелившийся протестовать против «лимитов», был арестован прямо на совещании{377}.[43]
Здесь очевидны расхождения. Салынь был арестован не ранее 10 августа, то есть много позже того, как большинство участников совещания уехали, хотя был смещен 23 июля и оставался в Москве. И.П. Попашенко (Куйбышев) и Ф.А. Леонюк (Красноярск), которые якобы подверглись критике, вообще не были арестованы в 1937 году; осенью этого года они даже были повышены в должностях и стали служить в центральном аппарате НКВД. Тем не менее некоторые начальники областных управлений НКВД были арестованы в середине июля: А.Б. Розанов (Воронеж, 11 июля), И.М. Блат (Челябинск, 13 июля), Я.С. Агранов (Саратов, 20 июля), Р.И. Аустрин (Киров, 22 июля), и, возможно, Р.П. Рудь (Татария, незадолго до совещания, так как 12 июля вместо него на совещание был приглашен его заместитель). Как видим, из них лишь Агранов и Аустрин были арестованы вскоре после совещания{378}.
Эти аресты, несомненно, вызвали беспокойство среди коллег, но представление о том, что начальники областных управлений НКВД были в молчаливой оппозиции по отношению к планам Ежова и что Ежов принуждал их проводить массовые операции под угрозой ареста, опровергается показанием другого участника совещания — начальника Оренбургского управления НКВД А.И. Успенского. По его словам, начальники управлений «пытались превзойти друг друга, рапортуя о гигантском числе арестованных». Успенский, конечно, имеет в виду намеченных к аресту Как он утверждает, указания Ежова свелись к простой формуле — «Бей, громи без разбора», и цитирует слова Ежова о том, что «в связи с разгромом врагов будет уничтожена и некоторая часть невинных людей, но это неизбежно»{379}. В других источниках приводятся иные формулировки того же самого: Ежов объявил, что «если во время этой операции будет расстреляна лишняя тысяча людей — беды в этом особой нет»{380}. Стиль такого заявления очень напоминает сталинский. Возможно, именно так Сталин объяснил Ежову некоторую условность «лимитов» и необходимость округлять присылаемые из регионов цифровые показатели намеченных к арестам.
Во время совещания Ежов и Фриновский разговаривали с каждым из присутствовавших начальников управлений НКВД, обсуждая установленные ими лимиты на арест и расстрел и давая указания о необходимых мерах по подготовке и проведению операции. Миронов сообщил Ежову о «право-троцкистском блоке», выявленном в руководстве Западной Сибири, хотя и выразил сомнения относительно показаний, в которых затрагивались партийные секретари райкомов и горкомов, назвав часть из них «неубедительными». Ежов на это ответил: «А почему вы не арестовываете их? Мы за вас работать не будем, посадите их, а потом разбирайтесь — на кого не будет показаний, потом отсеете. Действуйте смелее, я уже вам неоднократно говорил». Здесь же Ежов впервые заявил Миронову, что «в отдельных случаях, если нужно», по его (Миронова) санкции начальники отделов УНКВД «могут применять и физические методы воздействия»{381}. На совещании Ежов ясно дал понять, что в рамках предстоящей операции «нужно арестовывать по соцпризнаку и прошлой деятельности в конрреволюционных партиях»{382}. Столь определенная и жесткая установка требовала пояснений о максимальном возрасте людей, попадающих под репрессии. Как вспоминал Успенский: «Тут же, на совещании, я подошел к Ежову и в присутствии Фриновского спросил его, как быть с арестованными 70-летними — 80-летними стариками. Ежов мне на это буквально ответил: «Если держится на ногах — стреляй»{383}.
Ставшая доступной переписка центра с региональными органами НКВД создает впечатление, как будто бы готовилась крупномасштабная военная операция. Было приказано взять на учет все «враждебные» элементы, вернуть из судебных органов все дела «деревенских, кулацких, повстанческих и церковных контрреволюционеров» с целью их передачи тройкам НКВД для проверки, а также продолжить регистрацию «кулаков, белогвардейцев, карателей, эсеров, меньшевиков». Местное руководство должно было быть вызвано из отпусков. Начальники областных управлений НКВД получили приказ вызвать всех подчиненных им начальников городских и районных отделов НКВД и провести с ними областные совещания, дав на них соответствующие указания.
Примером такого совещания начальников «оперативных пунктов», «оперативных секторов», городских и районных отделов управления НКВД Западной Сибири является «оперативное совещание», проведенное 25 июля в Новосибирске. Глава областного НКВД Миронов объяснил, что операция составляет государственную тайну, и за разглашение любых ее деталей — военный трибунал. Сразу после совещания его участники должны были «первым же поездом» отправиться по местам, чтобы 28 июля приступить к арестам. Западной Сибири был дан «лимит» на расстрел 10 800 человек по первой категории[44], но Миронов заверил участников совещания: «Можно посадить и 20 тысяч, но с тем, чтобы из них отобрать то, что представляет наибольший интерес». Кроме того, каждому начальнику оперативного сектора была поставлена задача: «Найти место, где будут приводиться приговора в исполнение и место, где закапывать трупы». Если это место в лесу, то следовало заранее срезать дерн, чтобы потом замаскировать массовое захоронение. Остальные сотрудники не должны были знать ни о месте захоронения, ни о числе казненных, только очень узкий круг посвященных{384}.
Начало «операции по первой категории» планировалось на конец июля, что явствует из телеграммы Салыня своему заместителю в Омск 21 июля (через два дня его сменил Г.Ф. Горбач). Он настойчиво требовал подготовить ордера на арест, выделить необходимое число чекистов, подлежавших отправке в районы, и оставить в областном центре лишь 50 человек от всего состава для выполнения текущей работы. Операция должна была начаться 28 июля, добавил Салынь{385}. Этим объясняется поспешность, с которой некоторые начальники управлений НКВД Северного Кавказа, вернувшись с совещания к местам службы, приступили к операции, не дожидаясь выхода приказа №00447. 29 июля начальник управления НКВД Орджоникидзе Булах сообщил Ежову, что операция против кулаков была начата его управлением заранее; на следующий день главы НКВД Северной Осетии, Чечено-Ингушетии и Дагестана подтвердили и направили свои объяснения по телеграфу{386}. Все они участвовали в оперативном совещании в Москве и должны были знать, что операцию следовало начинать лишь по получении приказа, однако по некоторым причинам они торопились. По всей видимости, операция первоначально планировалась на 28 июля, и удаленные регионы не получили своевременно информации о задержке, а сам Ежов, полагая, что предстоящий приказ будет скоро подготовлен и утвержден Политбюро, дал участникам совещания указание о более раннем сроке.
378
Петров Н.В., Скоркин К.В. Кто руководил НКВД 1934–1941. М., 1999; Об Агранове и причинах ареста см.: Советское руководство. Переписка. 1928–1941 гг. М, 1999. С. 364–365; Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. Архив Сталина. 1937–1938. С. 234.
384
Тепляков А.Г. Персонал и повседневность Новосибирского УНКВД в 1936–1946 // Минувшее. М. — СПб., 1997. № 21. С. 254; Юнге М, Биннер Р. Как террор стал «Большим»… С. 81–83.