На мгновение Берия потерял чувство реальности, и перед его глазами вновь встало ночное видение полуторамесячной давности. На Сталине опять был повязан пионерский галстук, но вопросов он уже не задавал. Лишь покачал головой и сказал: «Помнишь, я тебе в кошмаре снился?… Так вот, я оказался прав: муд-дак ты, Лаврентий!… Ты не против?…»
Нет, он не возражал. Сразу же после того, как Иосиф упомянул письмо Рузвельта, прояснилось, куда свернул Хозяин, и стало очень обидно.
«Неужели Ему больше нечего делать, кроме как загадывать этот ребус? Полгода он, Лаврентий Берия, уворачивался и изворачивался, чтобы не встать на пути "шаровой молнии", грозившей своей внезапностью и неуправляемостью принести массу неприятностей, и материализовавшейся теперь в мыльный пузырь».
Берия чуть не завыл от досады. Единственное, в чём он действительно признал ошибку, — это в оценке Шахурина. Точнее, он сразу оценил его верно, но придал слишком большое значение форме.
«Тут Хозяин абсолютно прав! Вот почему Он оказался столь мягок к школьникам!» — Подумал Лаврентий Вертухаевич и мысленно открыл в «деле» последнюю страницу. Осталось лишь грамотно выйти из этой истории да напоследок ещё раз напомнить о себе всём восьмерым гадёнышам, хотя и невольно выпившим из него столько крови.
— …Все кроме товарища Маленкова свободны. Георгий Максимиллианович, нам с вами надо обсудить ещё один вопрос, — свернул совещание Вождь и жестом отправил карателей на трудовую вахту.
* * *Выйдя в коридор, Берия попрощался с прокурорами и позвал чекистов к себе в кабинет. Когда все расселись, Лаврентий Павлович обвёл взглядом своих центурионов и начал читать нравоучение:
— Вы думаете, было легко смотреть, как под прямым контролем наркома начслед Влодзимирский барахтался, словно слепой котенок, и чуть не утонул в ночном горшке?! Не скрою, по существующей практике следствие проведено на должном уровне. Всех арестованных правильно подготовили, чтобы те начали давать показания против настоящего врага. Сами знаете, что врагом может стать любой!… в любую минуту. Но именно в этот раз перед вами поставили совершенно другое… необычное задание. Проблема, возникшая перед руководством страны, слишком глобальна, чтобы я позволил себе, даже ради спасения чести мундира, направить вас в нужное русло… Вы должны были догадаться сами!… Весь фон «дела» наводил на разгадку!… Согласитесь, совершенно не требовалось знать причину, из-за которой следствие поручили провести именно по «демократическому» пути. Просто перед вами поставили задачу: доказать антисоветскую деятельность в рамках УПК. И вы обязаны были добыть доказательства путём, в первую очередь, грамотного ведения допросов. Вдумайтесь: восемь человек!… Каких «человек» — школьников… дудели в одну дуду, и вы ничего не смогли с ними сделать!… Мне впору подумать о том, чтобы направить генерала Влодзимирского на курсы повышения квалификации, месяца на три… в школу милиции, — презрительно глядя на Льва Емельяновича, добил того оберчекист.
Берия не сомневался, что Хозяин никогда не расскажет другим, что он, Сталин, не информировал Лаврентия о своих планах, поэтому спокойно блефовал, делая вид, что знал обо всём с первой минуты. И подручные поверили.
— Отчитайтесь, товарищ начслед по особо важным делам, — сдвинул прикуп на Льва Влодзимирского нарком Меркулов.
— Товарищ Берия! Лаврентий Павлович! Да мы же их к другому готовили! И прекрасно подготовили!!!
— А я о чём говорю? Где ваш творческий подход? Всё ждёте, когда за вас разжуют и проглотят?! Молчи уж!
— Лаврентий Павлович!… Казните, если заслужил, но исправить я уже ничего не могу! — взмолился о пощаде Лев Емельянович.
— Это и без тебя известно. А вы что скажете? — Берия грозно смерил взглядом всю верхушку репрессивных органов.
Всегда сбитые в стаю для расправ над безгласными, комиссары госбезопасности, при случае и по первой команде, всей сворой набрасывались и на себе подобных, раздирая жертву на куски в надежде, что за рвение их ещё больше приблизят к центру пиршественного стола. Но перед Берией сидели не семиклассники — они прекрасно поняли, что сверкнувшая молния оберчекистского гнева громыхнула раскатом лишь единожды и ушла в землю, сохранив всю стаю в неприкосновенности. Им же осталось лишь дожидаться счастливого конца спектакля и поаплодировать актёрам после того, как опустится занавес.