— Будет исполнено, товарищ генерал! — хором ответили чекисты и покинули кабинет в направлении передовой.
Проведя профилактическую работу с наседками, Влодзимирский теперь не сильно волновался, что кто-то из парней откажется свидетельствовать против незнакомого лично ему человека. Три-четыре согласия из восьми он твёрдо рассчитывал заполучить в ближайшее время. Этого, на первый момент, хватало для обличающих очных ставок. Остальные, менее сговорчивые, могли вступить в игру позже, но на них к тому времени уже найдётся другая управа — и показания согласившихся однодельцев, и, как полагал начслед, разрешение на применение более жёстких методов воздействия. Этими мыслями он не считал нужным делиться со Столяровым, чтобы не расхолаживать оперчасть. Отпустив стукачей, генерал пометил себе — регулярно напрягать наседок и требовать от них стопроцентного результата ещё на подготовительной стадии операции. Версию о том, что лжесвидетельства могут не понадобиться и что ребятам уготовят другую роль, он не рассматривал.
* * *Серёжа Микоян отложил книгу в сторону — почему-то не читалось. Вспомнилось, как после одиночки он наконец получил постоянную прописку в тюрьме. Попав в двухместную камеру, он с удивлением увидел, что находившийся там заключённый, мужчина лет тридцати, одет в сатиновую рабочую спецовку. Серго решил, что того, по-видимому, взяли прямо на службе, не дав даже переодеться. Ведь и с ним самим произошло подобное — его арестовали в лёгком дачном одеянии и сандалиях на босу ногу.
— …Эгей, ну ты, парень, даёшь! — сказал сосед, когда дверь за надзирателем закрылась.
Серго вопросительно посмотрел на мужчину, как бы спрашивая, что тот имел в виду.
— Тебе сколько лет, вьюноша?
— Четырнадцать недавно исполнилось.
— Ну, тогда, ещё куда ни шло, это ты просто дохлый такой, что больше двенадцати тебе не дашь.
— Да, я очень худой, — сдержанно осадил мальчишка развязного сокамерника.
— Что худой — видно невооружённым взглядом. Ладно, давай знакомиться. Нам, может статься, здесь до-олго вдвоём время коротать. — Мужчина, казалось, не заметил, что его одёрнули.
— Я думаю, мне не очень долго, — не сдавался юный арестант.
— Все так сначала поют. Вот расскажешь, за что сюда попал, а я тогда отвечу, сколько тебе здесь быть… Меня зовут Сергей Мастерков. А тебя?
— И меня тоже зовут Сергей. Точнее, если правильно, мое имя Серго. Но друзья обычно называют меня Серёжа.
— Ты грузин?
— Нет, армянин. Меня назвали Серго в честь папиного друга, который сейчас уже умер.
— Ясно. А фамилия какая?
— …Микоян.
— Однофамилец?
— Нет… сын.
— Ого!
В камере на какое-то время повисла тишина, однако Мастерков быстро «пришёл в себя», правда, чуть поумерив наглость.
— И за что же тебя сюда?
— Да я и сам до конца не могу понять. Мы в школе с ребятами играли… ну, создали как бы тайную организацию. Был старший… лидер, а все остальные ему подчинялись.
— И что же, за это посадили?
— Не знаю. Наверное, за это.
— Серго, ты чего-то недоговариваешь. Друзей как звали?
— Артём, Пётр, два Леонида…
— Да нет, по фамилиям?
— …Баков, Хмелёв… Каменщиков, Редкин. — Член «общества» решил на всякий случай зашифровать товарищей.
— Что-то больно странные фамилии?
Будь Серёжа чуть опытней, он бы сразу понял: Мастеркова удивило, что мальчишка назвал не те имена, которые тот ожидал услышать, и вычислил бы в сокамернике подсадную утку. Но слишком юный Микоянчик не смог догадаться об этой нехитрой чекистской разработке, правда, большой интерес к нему со стороны нового, вынужденного обстоятельствами знакомого насторожил и его.
— Почему вы меня расспрашиваете?
— А как ты на моём месте поступил, если бы к тебе в камеру, уж не обижайся, юнца, да ещё сына такого начальника посадили? Небось тоже интересовался, за что его сюда? А?
Логичный ответ немного успокоил мальчишку. Дверь отворилась, и показался чекист в военной форме с белой буквой «Т» на голубых погонах.
— Духовную пищу меняем? — спросил старшина, и Серго увидел позади него тележку, полную книг.
Поняв, что ему предлагают выбрать чтиво, мальчишка вскочил, как подорванный, и в мгновение ока оказался у порога. На тележке раскинулось целое богатство: роскошные издания запрещённых в то время Достоевского, Есенина, Мережковского и почти недоступные, за своей редкостью, «Рокамболь», книги Дюма[13]…
— А сколько можно взять?
— Да хоть все, но пока сегодняшние не сдашь — новых не получишь. Так что бери на неделю, сколько прочтёшь, плюс одну про запас.