И всё-таки Кирпичниковы не могли до конца смириться с безысходностью. Оба терзались за судьбу Феликса, оба не знали, чем помочь сыну, но больше всего их угнетала неизвестность. В итоге, они решили обратиться лично к члену ГКО и попытаться что-либо прояснить. Вернее, обратиться должен был Пётр Иванович. Вместе супруги составили только текст записки к всесильному начальнику:
Лаврентий Павлович!
Прошло со дня заключения моего сына Феликса 96 дней. Не считая возможным обременять Вас тем, что стоит моей семье это несчастье, прошу Вас, Лаврентий Павлович, если возможно, помогите ускорить решение вопроса о моём сыне.
П. Кирпичников
29 октября 1943 года
На следующий день, закончив ежедневный отчёт, Кирпичников, осторожно положил эту записку на стол шефа. Берия взял со стола листок и быстро пробежал его глазами. На лице оберчекиста появилось что-то человеческое. Не без некоторого участия он спокойно сказал:
— Конечно, я понимаю — тебе несладко. Успокоить не могу, но и огорчать не стану. Жди. У Анастаса, вон, двое сидят, а он даже ни разу не позвонил за три месяца… Придёт время, и мы решим этот вопрос. По работе к тебе претензий нет. Вот и продолжай так же.
Кирпичниковы так и не поняли, ждать ли им помощи от куратора органов. Но они и не могли знать, что Лаврентий Павлович обманул их — он не собирался, точнее, не осмеливался влиять на ускорение решения дела «императоров». И Микоян не звонил ему потому, что понимал — не в кабинете Лаврентия решится судьба его детей.
* * *Анастас Иванович единственный из родителей догадался о нестандартности сценария уголовного дела. Своим безошибочным чутьём он вычислил, что Иосиф использует мальчишек для каких-то своих целей, никак не связанных ни с ним, ни с «тайной организацией», ни с убийством на Каменном мосту. Микоян очень хорошо знал Кобу и не сомневался, что рано или поздно ружьё, повешенное им на сцене в первом действии, обязательно выстрелит, — Хозяин никогда не оставлял без ответа ни один, даже самый мелкий, но затрагивавший его личные интересы вопрос. Тем более что под «личными интересами» Сталин понимал только государственные проблемы.
Делиться этими мыслями Анастас Микоян не позволял себе ни с кем. Даже с женой.
* * *Всеволод Николаевич Меркулов пока ещё пребывал в безмятежном состоянии. Расследование провели по плану, составленному в соответствии с указанием Вождя. Нарком не сомневался, что, как только поступит Указание, уголовное дело быстро пополнится нужными свидетельствами, позволящими раскрыть заговор, подготовленный на самом высоком уровне. Вместе с бригадой следователей он мог в любую минуту предстать с отчётом перед Хозяином. Единственное, что смущало, — молчание Сталина. Но напоминать ему, не забыл ли тот о восьми арестантах, Меркулов и не помышлял. В докладах наверх нарком вообще не затрагивал эту тему, оправдываясь перед собой, что Вождь обещал сам вернуться к ней.
* * *А что же Иосиф Виссарионович? Неужели и он все эти месяцы только и думал, как же поступить с восемью школьниками, чтобы это отрицательно не отразилось на боеспособности Красной армии? Конечно, нет. Он был ежечасно и ежеминутно занят. Выигрыш летней кампании 1943 года, хотя и создал нерушимый задел для победы в войне, не позволял ещё пока расслабляться ни на секунду. И не потому, что война идёт до тех пор, пока оказывает сопротивление хотя бы один солдат противника, а вследствие того, что ему приходилось всё время просчитывать варианты дальнейшего развития событий на долгие годы как внутри страны, так и на внешнеполитической арене. Сталин доверял только своему мозгу и своей памяти, а в его феноменальной памяти ничего не растворялось бесследно, и о мальчишках он не забывал. Просто отмерил им столько, сколько отмерил, и время закруглить эту историю ещё не настало. Тем более что и сам он допускал возможность, пока дети сидят в тюрьме, при случае использовать их в стандартной разработке против высокопоставленного «врага народа».
В результате уголовное дело № 17371/43-ОВ попало в вакуум или, говоря тюремным языком — «в отстойник». Ребят ещё по нескольку раз исправно таскали на допросы, но делалось это скорее по инерции — ведь уже после продления Горшениным срока содержания под стражей, Влодзимирский начал готовиться к вызову на ковёр. Следователи составили «Заключение» о результатах расследования с нейтральным текстом, по сути, предварительно согласованным с Меркуловым. Всё, связанное с тайной организацией, назвали «игрой», позорящей честь «советских детей». Указали на халатность Вано Микояна, передавшего оружие Владимиру Шахурину, что повлекло за собой тяжкие последствия. В выводах указали на несовершеннолетие обвиняемых, что по «закону» смягчало вину и разрешало закрыть уголовное дело. Однако Влодзимирский не говорил об этом прямо — меру запрашиваемого наказания предлагалось определить вышестоящей инстанции.