«Заключение» отдали наркому на согласование. Всеволод Николаевич прочёл его и спросил Влодзимирского:
— Если поступит конкретная команда, сколько тебе понадобится времени на получение другого, нужного, результата?
— Товарищ нарком, всё зависит от команды. Будет жёсткая — с приказом всех осудить на срок — я их за неделю доведу до кондиции, и новое «Заключение» напишем. А скажут, что от них требуется только дать показания против кого-то, а самих отпустить — повозимся чуть подольше.
— Непонятно сколько их ещё на поводке держать придётся. Ты особо не расхолаживайся и периодически поддерживай напряжение — цепляй иногда на допросы.
— Будет исполнено, товарищ комиссар первого ранга, но хочу заметить, что неизвестность тоже хорошее лекарство от строптивости — у арестованных стали появляться мысли, что сидеть им вечно.
— Не буду спорить. Ты в этих вопросах дока — вот и поступай по обстановке, но смотри, чтобы в любую минуту обеспечил готовность подследственных. Имей в виду — ошибки не прощу.
— Всеволод Николаевич, мы свою задачу выполним.
— Хорошо.
Когда Влодзимирский ушёл, Меркулов снова взял проект «Заключения» и взглянул на дату ареста. Через двадцать дней, 23 ноября предстояло брать у Горшенина ещё одно продление на содержание под стражей, однако время пока не поджимало, и он убрал бумагу в стол.
* * *В тишине прошли пятнадцать дней, и проблема прокурора опять встала в полный рост. О том, чтобы запрашивать санкцию у Сталина, не могло быть и речи — Вождь готовился к отъезду на Тегеранскую конференцию и связывал свои интересы с органами только в плане личной безопасности в далёком путешествии.
«Неприятная ситуация — Горшенин опять отбрехнётся, и вновь придётся подставляться. Кто знает, как Хозяин потом среагирует на мою инициативу»? — Подумал Всеволод Николаевич и принял промежуточное решение — посоветоваться с Берией.
При следующем личном докладе нарком обрисовал оберчекисту положение дел и спросил, что необходимо предпринять.
Защищённый приказом Сталина «не лезть в это дело», Лаврентий Павлович скривил рот и брезгливо заметил:
— Дело находится в компетенции госбезопасности. Ты — нарком госбезопасности. Вот и разгребай. Хватит и твоего уровня закрыть вопрос у товарища Сталина, когда Он найдёт нужным дело закруглить, а с Горшениным решай сам, — отмахнулся от «императоров» Берия, перевалив ответственность на Меркулова.
«Вот сволочь, знает всё и даже не намекнёт», — кисло подумал нарком о шефе.
Оставшись один, оберчекист почувствовал себя неуютно — в голову лезли неприятные мысли: «Иосиф приказал мне не соваться. Лично я — в стороне. Мучиться будет Меркулов, но ведь возникни проблемы у Всеволода, косвенно это коснётся и меня — органы-то подо мной. Выйти, что ли, с этим вопросом наверх? Нет. Нельзя! За то, что лезу не в своё дело, можно такой щелчок по носу получить… да и не время до Тегерана этот вопрос поднимать».
Спустя сутки Меркулов получил у прокурора санкцию на продление содержания школьников под стражей ещё на два месяца, но Горшенин снова затребовал письменное распоряжения наркома.
* * *Дни, проведённые мальчишками в заключении, уже давно превращались в недели, недели перетекали в месяцы, а счёт месяцев шёл к полугоду. Ребята попали под одну из самых изощрённых пыток — неизвестностью. За это время они, не сговариваясь, перечитали «Графа Монте-Кристо», и на ум каждому невольно приходило сравнение с «узником замка Иф». Став уже бывалыми арестантами, они приспособились к тюремным распорядкам и образу жизни. Следователи теперь редко беспокоили их, и у заговорщиков начали бессистемно меняться сокамерники. Кому-то везло, и попадался сосед, с которым получалось поиграть в сделанные из хлеба шашки или шахматы, а кто-то изнывал от скуки, спасаясь только чтением.
Эта «странная война», когда школьники как бы ужались до микроскопического размера и находились в самой дальней ячейке памяти Сталина, продолжалась почти полгода.
* * *