Выбрать главу

обнаружим и в микрокосме Андрея Арсеньевича. Стихотворение Тютчева «Люблю

глаза твои, мой друг...» звучит в финале «Сталкера» в ситуации внезапной сакральной

развоплощенности от смыслов: безногая девочка-мутант, уже вошедшая в зону

прямого Апокалипсиса, только что передвигавшая рассеянно-ненапряженно стаканы и

20

чашки взглядом по столу, вдруг так же внезапно и спонтанно читает наизусть

тютчевские строфы о чувственном напряженьи, страсти... Слово каким-то странным

образом снова удерживает мир на кромке...

Но большей частью такими «сакральными» текстами становятся в фильмах

Тарковского стихи отца. Они пронзают плоть трех фильмов серебряными нитями.

Совершенно невозможно найти водораздел между «влияниями» отца на сына и

генетико-морфологическим наследованием, однако странность ситуации: отец —

здесь, рядом, под боком, пишет, творит, живет и в то же время его как раз и нет рядом, в доме, под боком, он есть некое таинственное присутствие-ускользанье,— странность

этой ситуации и могла дать сыну ту силу творческой тоски по отцу, которая делала его

внутренне крайне к отцовским флюидам внимательным. Сын, оторванный от отца, не

отталкивается от него, как это обычно бывает в «нормальной, бытовой» семье, где отец

слишком близок и оттого не таинствен и неизбежно деспотичен уже самим

постоянством своего верховного присутственного давления,— но влечется к нему, невольно мифологизируя его образ и именно тем самым постигая его целостно и в

самой сути. Ибо миф и есть самая суть.

Несомненно, что Андрей внимательнейше всматривался и вслушивался в образ

отца. А возможность эта была: Арсений не прерывал своих контактов с детьми от

первого брака, и взаимное общение, как ни странно, на всю жизнь осталось хотя

временами и трагедийно-напряженным, но неизменно взаимопонимающим. Вот как

описывает один из эпизодов такого общения Марина Тарковская: «Про приезд отца с

фронта Андрей рассказал в коротком эпизоде "Зеркала". Это было в начале октября

1943 года, за два месяца до папиного ранения. Сейчас я думаю, что папа приехал к нам

в Переделкино третьего октября, в день моего рождения. Вероятно, именно из-за дня

рождения мама стала мыть пол, и мы с Андреем были изгнаны на улицу, чтоб не

мешались. Мне мама велела наломать еловых веток и постелить их у порога — ноги

вытирать. Я осторожно ломала колючий лапник, но вдруг подняла голову и невдалеке, у зеленого сарайчика, увидела стройного человека в военной форме. Он смотрел в мою

сторону. Я никак не ожидала увидеть папу и не узнала его. Вдруг он крикнул:

"Марина!" — и тогда я к нему побежала. Бежал ли со мной Андрей, я не помню. В

сценарии "Зеркала" написано, что бежал: "Я бежал со всех

ног, потом в груди у меня что-то прорвалось, я споткнулся, чуть не упал..."*

И вот мы с папой идем домой. После первых радостных бестолковых минут

начались расспросы про нашу жизнь, про школу, про бабушку. А потом папа развязал

вещевой мешок и стал выкладывать из него гостинцы, приговаривая: "Это свиная

тушенка, она приехала из Америки, а это — солдатские сухари, мы их каждый день

едим в армии". Для нас это было невиданной роскошью, как раз в это время мама

изобрела новое блюдо — желудевые лепешки на рыбьем жире.

Потом папа рассказал, как у него украли по дороге немецкий кинжал — подарок

для Андрея... Ужасно обидно, ведь еще в Юрьевце Андрей получил от папы письмо с

обещанием привезти его. Но мы недолго горевали, а переключились на папин орден и

на погоны...

Все это время мама была рядом — это был и ее праздник. Но с лица у нее не

сходило выражение горькой и чуть насмешливой отстраненности — "да, это счастье, что Арсений приехал, дети радуются, ведь это их отец. Их отец, но не мой муж...".

Но вот папа стал собираться в Москву, и тут выяснилось, что он хочет взять меня с

собой. Одну, без Андрея. Это было ужасно. Почему мама не упросила его взять нас

обоих? Наверное, постеснялась, ведь ехал он к другой жене. А может быть, сочла, что

это хороший случай для Андрея проявить силу воли и сдержанность.

21

Слегка темнело, когда мы отправились на станцию. Папа нес меня на руках, Андрей, который пошел нас провожать, шел сзади. Через папино плечо мне было