Захар Чернобыльский
Сталкер. Истории. Землянка
Мой товарищ пропал. Гришка ушёл в лес, и не вернулся. Э-эх, вот Подонок, с-сука. Не в том смысле, что он подлый или плохой, а погоняло у Гришки было – Подонок. Хотя, их же непросто так дают. Оно словно паразит – находит своего носителя в нужное время, в нужном месте. Это он со мной, – с кем в Зону ходил не один раз, – подонком не был. Мог положиться на меня, а я на него. Всегда был готов прикрыть спину. Хрен знает, кто его так назвал, а может по пьяни, в местном, полуземляном обителе – «Землянке», к нему прицепилось… «Землянка» – типа наша сталкерская столовая, которая была одна на весь зелёный лес. Буфет, мать его. Только за место еды, здесь в основном пили, а еда… постольку поскольку. Но пили больше. Каждый пил, чтоб не сойти с ума от всего, что происходит вокруг.
Сталкеры хотели убрать, или хотя бы заглушить ту боль, которая коснулась их, или тот ужас, который видели. А что такое ужас? Ужас – это чужая боль. Эта боль, которую ты видишь, но не можешь почувствовать физически. И порой, эта чужая боль намного больнее, чем та, что физически коснётся твоего тела. Она может ныть всю жизнь, разъедая тебя по кусочкам. Сводить с ума, не давая покоя. Не путайте со страхом. Страх и ужас – разные вещи. Страх – это боязнь чего-либо, например, той же самой физической боли или ужаса. Есть сталкеры, которые смотрят ужасу «в глаза» и не бояться. Но ужас, поселившийся мелким гнилым зёрнышком в глубине души и разума, со временем может их уничтожить. Дело в том, что один раз встретившись с ним, у некоторых он даёт корни внутри, и его оттуда уже ничем не выкорчевать. Только и делать, что заглушать различными средствами, не давая ему расти.
Кормили здесь относительно не плохо. Главное – что кормили. Ведь консервы – банки, с различным набитым внутрь мясом и кашами – плохими не бывают. Никогда. Даже, если просрочены. Наоборот, все сталкеры, когда их едят, чувствуют, что они только вкуснее становятся. Мне кажется это полным бредом. Хотяяя… Когда ты возвращаешься из ходки весь уставший, замызганный, в чьём-то дерьме и крови, весь вымокший от радиоактивного дождя, который не смыл, а лишь размазал по тебе этот вонючий шлак вперемешку с чем-то непонятным, и нет сил стоять на ногах, спускаешься в сталкерскую нору, расположенную в низине одного из оврагов, подваливаешь к торговцу-бармену, разнося весь этот чадащий от себя смрад по сырому, затхлому, прокуренному полупогребу, полу – мать его – столовой, в которой стоят вбитые в поросший мхом пол, круглые ножки-брёвна, поражённые гнильцой, а он держит блестящую сухую рюмку, и натирает-натирает-натира-аает… Так и хочется ему в морду дать. Тварь. А он вида не делает, не замечает тебя, но ворочает носом, и кривит мордой так, будто ему гниловепрь в нос пёрнул. Прокашляетя, ещё с минутку, две, а то и три, помолчит, почувствует себя царём этого болота…
Бармен, нехотя так, будто только что увидел сталкера, произнёс:
– А, опять мне всякий мусор насобирал? Я чую, что ты мне один швах притащил. На, чтоб не сдох от голода. В таком виде я ничего у тебя не приму. Иди вон, в «Мыльную» помойся. – Протянул из рук металлическую банку с консервами, без этикетки, кивнул в сторону старой деревянной двери в стене. Я держу в руках после ходки, ту самую просроченную банку со жратвой, и понимаю, как же хорошо, что она, с-сука, есть! Что хозяин «Землянки» от неё не избавился, посчитав ещё недостаточно просроченной, чтобы выкинуть. И в мыслях надеюсь, что у него за трухлявой деревянной стойкой ещё много таких, просроченных банок. Дай Зона, чтобы они у него не заканчивались. А ведь могло быть и так, что только старый хлеб, да вяленые ломтики серой крысы. Хорошо, когда с крысой. А вот если кроме старых сухих корок ничего нет – вообще беда.
– Эй, куда пошёл? Ты меня слышишь!? Не думай, что это подарок. Хабар сдавать будешь, я с тебя её вычту. Тоже мне, сталкер, м-мать его. Выпердыш Зоны.
«Вот же скупердяй, торгаш хренов», – сопя, я стиснул зубы.
В ответ посмотрел на него, обернувшись, исподлобья, злобно, с ненавистью, но ничего не мог поделать. Скрипнул зубами, опустил взгляд, и пошёл. Он плюнул себе под ноги, разтёр жижу своим облезшим ботинком, втирая во влажные, прогибающиеся половые доски, пропитанные висящей здесь зловонной туманностью, которая исходила от таких же не мытых, вонючих мужиков сталкеров, коптящих в полукруглый потолок, из которого прорастали какие-то грибы и растения, и дальше продолжил натирать рюмочки да стальные кружечки для своих братьев сталкеров.
Они называли его, – хозяина «Землянки», – Земляком. А тех, кто зависал здесь на постоянной основе, нарекли киряльщиками. Вечно нетрезвые и прокуренные. Слышал, что Земляк здесь главный не только самой «Землянки», но и их главный. Мол, все они вместе держатся, и за Земляка хоть в аномалию и радиоактивное болото полезут. Прямо-таки новая группировка. И народу к нему примыкает, с каждым новым днём всё больше.