Я достаю из кармана маленькую обертку, разворачиваю конец и высыпаю белый порошок в стакан с водой, который она держит у кровати, прежде чем, наконец, повернуться к ней лицом. Она спит голая, ночь теплая. Простыни прикрывают все, кроме одного соска, бутон которого затвердел от дуновения ветерка, доносящегося из открытого окна. И вот так просто я становлюсь твердым. Черт, она завораживает. Я едва могу оторвать от нее взгляд.
Искушение прикоснуться к ней чертовски велико, но я заставляю себя держаться на расстоянии. Напиток на ее тумбочке шипит, когда я тихо прохожу через комнату. Ее телефон рядом с ней, вероятно, заполненный еще большим количеством гребаных сообщений от этого самодовольного мексиканского ублюдка. Ее темные волосы разметались по подушке, и она выглядит так же умопомрачительно, как и всегда. Я хочу ее. Я хочу ее так чертовски сильно, что у меня болят яйца.
Довольно скоро я снова оказываюсь перед ее кроватью, едва сдерживая желание прикоснуться кончиками пальцев к ее фарфоровой коже. Шрам это постоянное напоминание о том, что я уже сделал с ней. Прежде чем я могу остановить себя, я протягиваю руку и прикасаюсь к нему. Она не двигается, и мой член набухает, когда я провожу кончиком пальца по всей длине шрама, который портит ее красивое лицо. Я вижу и другие шрамы. Те, что я видел на обложке того журнала. Их так много, маленьких, больших, какие-то глубокие, какие-то нет, а некоторые раны нанесены совсем недавно. Она причиняет себе боль. Она причиняла себе боль в течение очень долгого гребаного времени.
Как только я убираю руку, она шевелится, как будто встревоженная потерей успокаивающего прикосновения к ее щеке. Черт. Она вот-вот проснется, и все же я не хочу уходить. Каждая клеточка моего тела кричит о большем. Я хочу раздвинуть ее ноги и увидеть этот прелестный маленький бутон. Я хочу схватить ее за волосы и почувствовать тяжесть ее темной гривы в своих руках. Но она может проснуться в любую секунду. Чем дольше я остаюсь здесь, тем опаснее это становится. Она почти проснулась… Так близка к тому, чтобы поймать меня.
Ее симпатичный ротик открывается, и она что-то бормочет, а затем ее глаза распахиваются, и я знаю, что мне пиздец… но, может быть, это именно то, чего я хотел все это время.
Глава 11
Дав
Я могу поклясться, что Паркер только что был в моей комнате.
Я тру глаза, бросая взгляд на окно, но я знаю, что это я оставила его открытым. Там больше никого нет, ничего, кроме легкого ветерка, который дует и треплет белые шелковые занавески. Со стоном я поднимаюсь. Наверное, я ожидала слишком многого, надеясь на еще одну ночь непрерывного сна.
Поднявшись с кровати, я закрыла окно. В комнате прохладно, и у меня пересохло во рту. Я тянусь за стаканом воды на прикроватной тумбочке и выпиваю его одним глотком. На вкус он горький, и я морщусь, гадая, не слишком ли долго держала стакан там.
Я уверена, что больше не смогу заснуть, но через несколько мгновений после того, как допиваю свой напиток, я понимаю, насколько я устала. Я возвращаюсь в кровать и натягиваю простыни, зарываясь в одеяло, мои глаза становятся все тяжелее и тяжелее, когда я начинаю засыпать. Должно быть, я представила Паркера прямо там, в моей спальне.
Другого объяснения нет.
***
Паркер снова здесь, но и Рафаэль тоже. Рациональная сторона меня знает, что это сон, но я ничего не могу сделать, чтобы помешать двум миражам, добиться своего, не сейчас, когда они связали меня. Шелковые веревки восхитительно ощущаются на моей коже, удерживая меня в плену, пока двое мужчин кружат вокруг меня, их жестокие намерения заставляют их глаза сверкать тьмой.
Я знаю, что они собираются трахнуть меня, я просто не знаю, кто из них будет первым.
Рафаэль приближается, и я замечаю, что он держит нож. Я начинаю биться в своих оковах, но это бесполезно. Он собирается причинить мне боль, и я смотрю на Паркера, отчаянно умоляя о помощи. Но помощь не приходит. Рафаэль поднимает нож, и я закрываю глаза, чтобы не видеть кровь. Но он меня не режет. Нет, вместо этого он начинает пилить веревки, пытаясь освободить меня.
Вот тогда Паркер теряет самообладание. Он с ревом оживает, нокаутирует Рафаэля и выбивает нож из его досягаемости.
— Ты никогда не уйдешь, — рычит на меня Паркер, когда Рафаэль слабо стонет на земле. — Ты моя, голубка, ты, блядь, моя, и я никогда тебя не отпущу.
Я погружаюсь в какофонию просьб, умоляя его отпустить меня, но знаю, что это бесполезно. Паркер никогда не уйдет. Паркер никогда не отпустит меня. Паркер и я связаны вместе, наша больная, темная связь означает, что мы никогда не расстанемся. Я чувствую, как невидимые нити притягивают меня к нему. С этим невозможно бороться.
— Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя перед ним? — Паркер шипит мне на ухо. — Хочешь, чтобы твой мальчик-игрушка посмотрел, как тебя трахает настоящий мужчина, маленькая птичка?
Я качаю головой, открываю рот, чтобы закричать, но не издаю ни звука. Паркер ласкает меня, мои волосы, мои соски, смущающее мокрое пятно у меня между ног. Он нежно прикасается ко мне. Ласкает меня так, как будто ему не все равно, как будто он совсем не пытается причинить мне боль. Но я его знаю. Я знаю монстра, скрывающегося за его красивым лицом. Ему это нравится: темнота, боль. Наверно теперь он более чем когда-либо настроен, причинить мне боль.
Его пальцы погружаются в мою влажность, и он жестко трахает меня, в то время как с моих губ срывается все больше беззвучных криков. Я ненавижу его, потому что мое тело вибрирует от его грубости. Я ненавижу его, когда он плюется и рычит при каждом движении, но это так чертовски приятно. Я стону, звук, наконец-то, вырывается, в то время как Рафаэль беспомощно наблюдает с пола.
— Мне жаль, — одними губами говорю я ему. — Мне жаль, но я хочу его… Я хочу Паркера, я не хочу тебя. Мне так жаль…