Я хочу пойти навестить Сэма, поэтому я кладу немного еды в бумажный пакет на кухне, надеваю черную кожаную куртку и запираю дом, когда ухожу. Сэм, как и я, рано встает, и когда я подхожу к переулку, я вижу, что он сидит, прислонившись к стене. Робкая улыбка озаряет его лицо, когда он видит меня.
— Есть что-нибудь хорошее для меня? — Спрашивает он с усмешкой.
Он выглядит измученным и уставшим, как черт, и в сотый раз я ловлю себя на мысли, что хотела бы, чтобы он принял мое предложение отдохнуть, по крайней мере, в номере мотеля. Но я знаю, что он этого не сделает, он слишком горд, чтобы принять такую помощь.
— Как и всегда. — Я вручаю ему пакет, мои глаза осторожно осматривают окрестности в поисках следов игл. Но там ничего нет. Кажется, Сэм сегодня чист.
Я сажусь рядом с ним на землю, не заботясь о том, что испачкаю одежду. Я здесь ради Сэма, а не для того, чтобы беспокоиться о своей внешности. Он копается в еде, не говоря много, и мое сердце бьется от неуверенности, жаждущей отсрочки в виде нескольких успокаивающих слов от моего друга.
— Все в порядке? — Спрашиваю я. Сэм кивает, но не смотрит на меня. — Ты кажешься таким далеким…
— Я здесь, голубка. — Он кладет бумажный пакет и тянется к моей руке. По какой-то необъяснимой причине мои глаза наполняются слезами, и я вытираю их свободной рукой. — Что случилось, малыш?
— Я просто… — Я качаю головой, смеясь, чтобы осветить ситуацию. — Я чувствую себя одинокой.
— Ты не одна, у тебя есть я.
— Но…
— Никаких но. — Сэм широко улыбается. — Я всегда здесь для тебя, голубка. Знаешь почему?
— Почему? — Шепчу я.
— Потому что я беспокоюсь о тебе, — продолжает он. — Я беспокоюсь о тебе, как о своей собственной дочери. Я люблю тебя, как люблю своего ребенка. И я хочу, чтобы ты знала, даже если ты потеряешь меня или кого-либо в своей жизни, эта любовь останется. В твоем сердце, в твоих воспоминаниях, в твоем разуме. Ты понимаешь?
Это самое большее, что он мне открыл, и слезы снова жгут мне глаза.
— Спасибо, Сэм. Я знаю.
— Хорошо. — Он берет пакет и снова начинает есть, глядя на меня с теплой улыбкой. — Помни, что я тебе сказал.
— Такое чувство, что ты прощаешься, — бормочу я. — Ты куда-то уходишь?
— Не дождешься, — ухмыляется Сэм с набитым ртом. — Ты застряла со мной, малыш.
— Хорошо. — Я снова смеюсь, беря себя в руки. — Тогда скоро увидимся.
— Очень скоро, — улыбается он в ответ.
Я наклоняюсь, чтобы снять упаковку с еды, и когда я это делаю, мой рукав задирается, обнажая перевязанную руку. Я вижу, как взгляд Сэма устремляется на это, и я быстро опускаю рукав.
— Голубка. — Я игнорирую его, комкая бумагу, отвлекаясь на шуршащие звуки. — Голубка, посмотри на меня.
Я не могу потому что, если я это сделаю, я буду плакать и захочу рассказать ему правду. Что я развалина. Что я не могу не причинять себе боль. Я все еще верю, что заслуживаю этого.
— Голубка, ты этого не сделала.
— Мне жаль, — выдыхаю я, но слезы не льются.
— Ты не можешь продолжать это делать, малыш. Ты не можешь продолжать причинять себе боль.
— Я знаю.
— Тогда зачем делаешь?
— Потому что я этого заслуживаю.
— Вот это настоящая чушь собачья. — Сэм хватает меня за неповрежденную руку и притягивает ближе. — Голубка, я беспокоюсь о тебе.
— Не надо.
— У тебя есть кто-нибудь, с кем ты можешь поговорить?
— У меня есть Робин.
— Но ты ведь не скажешь ему, правда? — Я молча качаю головой. Сэм знает меня лучше, чем я знаю себя. Я ни за что не пойду к своему брату с этими проблемами. Я не хочу его беспокоить. — Голубка, тебе нужно поговорить с кем-нибудь об этом. Тебе нужно прекратить это, завязать с чувством вины.
Я киваю, но мы оба знаем, что я притворяюсь. Сэм не знает о Паркере. Он никогда не спрашивал, откуда у меня шрам на лице, и я никогда не рассказывала ему. Если я это сделаю, это только сделает вещи более реальными.
— Мне нужно идти, — бормочу я, отстраняясь от него. Я пытаюсь скрыть свое разочарование, когда он позволяет моей руке выскользнуть из его руки. — Мне жаль, Сэм. Я постараюсь справиться, обещаю.
— Так лучше, — бормочет он. — Потому что ты нужна мне здесь, малыш. Кто еще будет читать мне нотации в твое отсутствие?
У меня получается слабый смешок.
Мы машем друг другу на прощание, и я ухожу от него с сияющей улыбкой на лице, несмотря на слезы.
У меня всегда будет Сэм. В этом я уверена.
***
Рафаэль писал мне весь день, а я отвечала невнятными ответами. Я не могу заставить себя полюбить его. Это слишком. Слишком много, чтобы справиться, когда мой разум все еще не оправился от первого мужчины, в которого я влюбилась.
Мой инстинкт самосохранения дает о себе знать, и я отправляю сообщение Робину, спрашивая его, не хочет ли он прийти. Он быстро реагирует, как будто чувствует, что что-то не так. Он предлагает принести немного еды, и я соглашаюсь. Мне нужно заставить его думать, что я хотя бы частично в порядке. Кроме того, я даже не помню, когда в последний раз ела, и у меня болит живот. Мне придется что-то впихнуть в себя, если я хочу выжить. Но так ли это?
Я встряхиваюсь, чтобы избавиться от этой мысли. Я никогда не позволяю себе уходить мыслями в самые мрачные места. Слишком трудно выбраться из них обратно.
Робин приходит ровно через тридцать минут и приносит блюдо с лазаньей. Я уверена, что он чувствует, что что-то не так, с того самого момента, как появляется на моем пороге. Я разогреваю лазанью в духовке, и мы устраиваемся перед телевизором. Мы едим прямо из одной тарелки, за что я ему благодарна, потому что, по крайней мере, он не увидит сколько я не доела.
— Ты снова поранилась, голубка? — Я перевожу взгляд на брата. В любой другой день я бы стала отрицать это, но что-то мешает мне покачать головой.
— Почему ты спрашиваешь?
— Просто ощущение. — Он так хорошо меня знает.
— Я.. Я должна была, — бормочу я.
— Дав. — Я отказываюсь смотреть на него, ковыряя подгоревший сыр на блюде. — Дав, я думал, ты больше этим не занимаешься.