Он отпускает мои ноги, швыряет в меня мои трусики, говорит надеть их, потому что спать рядом со мной голой будет слишком отвлекающе для него. Я делаю, как он говорит, в благодарность за то, что он остаётся. Он притягивает меня к себе, обнимает и вдыхает аромат моих волос.
— Спи, — бормочет он мне на ухо. — Спи, голубка.
— Я не могу, — шепчу я.
— Почему? Из-за меня?
Я качаю головой. Внезапно реальность всего, что произошло, обрушивается на меня, в тот момент, когда Нокс перестает отвлекать меня нашими телами, воспоминания возвращаются. Мысли. Слова, которые он говорил мне, его истории, его забота, его безоговорочная любовь. Он был единственным, кто всегда убеждался прежде, что я поела. Но он ушел, его больше нет. Я чувствую это всем своим нутром.
— Я скучаю по нему.
— По Сэму?
Я качаю головой, чувствуя себя виноватой.
— По Робину?
Я прищуриваюсь, глядя на Нокса.
— Откуда ты знаешь о Робине?
Глава 24
Нокс
Черт. Черт. Черт.
Я должен быть осторожней сейчас, или я попадусь за эту гребаную ложь. Я не хочу, чтобы она узнала, что я сделал с ее братом. Ни сейчас, ни когда-либо. Я, блядь, поскользнулся, и если я не буду осторожен, все это обрушится на меня, как тонна дерьма.
— Я… — Я изо всех сил пытаюсь подобрать слова, мой разум кричит мне, чтобы я поторопился и придумал что-нибудь, прежде чем маленькая птичка заподозрит, что здесь что-то кроется.
— Нокс? — Она садится на кровати, и когда я тянусь к ней, она шлепает меня по руке. — Ответь мне.
Черт. Мне придется признаться хотя бы в части того, что я сделал. Я не могу лгать ей, но и не могу сказать ей всю правду. Я сглатываю, надеясь, что она не видит в тёмной комнате моего виноватого выражения лица.
— Правда в том, Голубка…
Я убил его.
Я убил твоего брата. Я хладнокровно убил его, черт возьми. Я сделал это, это моя гребаная вина, что ты одна… я убил его, убил, убил, убил, я убийца, я убийца, убийца, это моя гребаная ВИНА!
— Я следила за тобой.
— Что, черт возьми, это должно означать? — Она прищуривается, глядя на меня.
Я смеюсь, пытаясь превратить ситуацию в шутку. Пытаюсь отвлечь ее. Пытаюсь сделать что угодно, чтобы заставить ее перестать думать о Робине и о том, что с ним случилось.
— С тех пор, как то дерьмо произошло на Гавайях… Я следил за тобой.
— Объясни, — рявкает она. — Я не понимаю, о чем ты говоришь, но если это то, что я думаю…
— Это значит, что я… наблюдая за тобой. — Я знаю, что это плохо кончится, но это максимум, что я могу ей дать. — Присматривал за тобой, чтобы у тебя всё было в порядке.
Я протягиваю к ней руку, но она отшатывается от меня, в ее красивых глазах, освещенных лунным светом, читается отвращение.
— Ты преследовал меня?
— Если хочешь, называй это так.
— Да, хочу, — отвечает она. — Потому что так оно и есть. Как долго это продолжается, Паркер?
— Нокс, — напоминаю я ей.
— Нет. — Она сбрасывает одеяло, встает и скрещивает руки перед собой. — Паркер. Прекрати, блядь, врать мне и себе. Просто скажи правду хоть раз в своей жалкой гребаной жизни.
— Почему ты так расстраиваешься? — Ворчу я. — Я не прикасался к тебе… — Ну, технически это ложь, но Дав не нужно этого знать, по крайней мере, не сейчас.
— Боже, я была такой глупой, — шепчет она себе под нос. — Я думала, что схожу с ума. Ты сказал, что не прикасался ко мне. Но ты это делал, не так ли?
Черт. Я молча смотрю на нее, надеясь, что она не придет к правильному выводу.
Но Дав умнее, чем я думаю.
— Анальная пробка, — бормочет она. — Сумочка. Это был ты, не так ли?
Мне нужно признать своё поражение. Так будет лучше, чем то, что она поймёт, что я тот, кто убил Робина.
— Да, — говорю я ей, не сводя с нее глаз.
— Черт, — шепчет она. — Черт. Черт. Черт.
Точь-в-точь мои мысли, птичка.
— Ты заставил меня думать, что я схожу с ума. — Ее глаза снова находят мои, злые, обиженные. — Я думала, что мне все мерещится… мерещится! Ты заставил меня думать, что я сумасшедшая, что мне нужно обратиться к врачу, принимать таблетки, лечиться! Как ты мог так поступить со мной?
Я ничего не могу сказать, потому что единственное, о чем я могу думать, это о другом своём поступке, о том, о чем я теперь молюсь, чтобы она никогда не узнала.
Она практически выходит из себя, становится все злее и смелее, когда кидает в меня ругательства, расхаживая по комнате обзывая меня. Я всё понимаю, я действительно всё понимаю, но это ничего не меняет. Это просто означает, что мой план будет приведен в действие раньше, чем я думал. К счастью, я все приготовил, когда отлучался на пару часов раньше. Клетка моей маленькой птички ждет. В любом случае, это был только вопрос времени. Я никогда не мог хорошо бороться с тьмой.
— Ты должен уйти, — приходит к такому заключению она вслух. — Я хочу, чтобы ты убрался из моего дома. Я хочу, чтобы ты исчез из моей жизни. Перестань преследовать меня. Прекрати, блядь, преследовать меня. Держись от меня подальше.
— Конечно, — говорю я, придвигаясь к ней ближе. Она не отступает, чтобы не столкнуться со мной, и это самая большая ошибка, которую она совершила за весь вечер. — Только сначала окажи мне одну услугу, а потом я оставлю тебя в покое.
— Какого черта ты вообще можешь хотеть после всего, что ты со мной сделал? — Шипит как фурия.
Я лезу в карман своего пиджака, который висит на стуле.
— Что ты делаешь?
Я ободряюще улыбаюсь ей, показывая пропитанную хлороформом тряпку.
— Вдохни это.
Я крепко прижимаю тряпку к ее рту. Она недолго борется со мной. Ее тело беззащитно перед запахом, и я задерживаю дыхание, пока она не обмякнет в моих руках, затем отбрасываю промокшую ткань. Я беру ее на руки, прижимая к себе. Я вдыхаю ее запах, наполняя им свои лёгкие. Она будет ненавидеть меня какое-то время после этого, но она и должна. Достаточно скоро Дав поймет, что это было к лучшему. Что я делаю все это только для того, чтобы мы, наконец, могли быть вместе, как нам и положено.