Я нащупываю в сумочке баллончик, крепко зажимаю его в руке, засовываю пальцы под предохранитель и, спрятав руку за спиной, смешиваюсь с толпой гостей.
─ Привет, Дима! ─ проговариваю я, мило улыбаясь. Какой же он сладкий!
─ Ты что тут делаешь? ─ спрашивает зло.
Эта «кукла», которую можно посадить на капот тачки во главе свадебного кортежа, просто хлопает наращенными ресницами, которые выглядят как мохнатые гусеницы, и молчит. Ничего! Сейчас запоешь!
─ Поздравить вас пришла, ─ говорю я, еще больше растянув губы в улыбке.
─ Спасибо! ─ произносит она голосом торговки рыбой.
Я киваю и выкидываю руку вперед. Жест настолько молниеносный, что никто даже дернуться не успевает. Я задерживаю дыхание и со всей силой прожимаю кнопку под предохранителем. Жму так сильно, что ноготь ломается на «мясе», но боль меня только бодрит.
Толстушка, принявшая на себя почти всю дозу «перцовки», теперь корчится на земле, орет и трет глаза. Диме тоже досталось, но он, бешено моргая, идет на меня. Пока я раздумываю, хочу ли и его ослепить, Дима метким ударом вышибает баллончик из пальцев, и тот, звеня, катится под ноги ошарашенных гостей.
Мой Дима падает на колени возле своей жирухи и смотрит на меня бешеными глазами.
─ Вызовите скорую кто-нибудь! ─ орет он нечеловеческим голосом, а потом обращается к ней и говорит ласково: ─ Потерпи, моя хорошая, они уже едут!
Я сделала что хотела и собираюсь смыться по-тихому, но на пути встает крепкий парень с красной лентой свидетеля через плечо. Я пру напролом, надеясь на свою не слишком прокачанную физуху, но вместо того, чтоб проскользнуть мимо, натыкаюсь на его плечо. Чужие пальцы больно сжимают запястье, и я понимаю, что момент для эффектного исчезновения упущен.
─ Куда собралась, больная? ─ орет он мне в ухо, а другой бритый тип, похожий на братка из 90-х, уже вяжет мне руки за спиной.
Меня как тушу животного заваливают на скамейку у ЗАГСа, и в таком положении я наблюдаю за тем, как вся толпа продолжает суетиться вокруг истошно орущей невесты, а потом приезжает «скорая» и они с Димой уезжают в своей белой визжащей «карете». Не лимузин, конечно, но для нее и этого много.
Вскоре прибывает и моя новая «карета», из которой выходят два комичных полицая ─ один молодой дрищ, а другой жирный свин метр с кепкой в прыжке.
Поднимают меня на ноги, словно я мешок с мусором, и «колобок» строго так спрашивает:
─ Ну и что вы тут учинили, девушка?
─ Молодоженов пришла поздравить! ─ отвечаю, не в силах сдержать улыбку ─ так забавно он строит из себя плохого полицейского.
─ Вы понимаете, что ваши действия расцениваются минимум как хулиганство, а если девушка ослепнет, то будут переквалифицированы в причинение тяжкого вреда здоровью?
─ Ага! И что?
─ Документы есть? ─ почти рычит худой как палка мент.
─ Неа!
─ Тогда везем вас в отделение для выяснения личности! ─ заявляет толстяк.
─ А здесь нельзя штраф заплатить?
─ Барышня, вы в своем уме? Вы человеку глаза выжгли. Какой штраф? За такие дела только параша светит! ─ чеканит тощий, используя терминологию, которой явно не должен оперировать служитель закона. Бывший браток, что ли?
─ Пошел ты! ─ отвечаю я, набираю в рот побольше слюны и харкаю ему в морду.
С удовольствием наблюдаю, как моя слюна затекает ему в глаз, и бешено ржу. Да пошли вы все! Смотри, чтоб самому у параши не оказаться в один «прекрасный» день!
─ Ах ты, стерва ненормальная! ─ ревет он и уже отводит руку со взведённым кулаком.
Я зажмуриваюсь и мысленно готовлюсь к сильной боли ─ либо глаз подобьет, либо нос сломает. Но «колобок» вовремя повисает на нем с воплями:
─ Вася, не надо!
Вася зло сплевывает на землю, хватает меня за предплечье и тащит в колымагу с мигалками.
Глава 8. Прошлая жизнь 8.2
Слово «обезьянник» я до этого только слышала, да и то в кино. Впрочем, «сервис» здесь на высшем уровне, и «скот» содержится раздельно. Так что пресловутый обезьянник вместе со свистящим и воняющим быдлом, которое тут временно квартируется, остается позади, и меня конвоируют в «путанник», как я его сразу нарекла.
К сожалению, папочку придется ждать отнюдь не в компании лакшери девочек, которые сопровождают и ублажают топовых мужиков, а банальных трассовых шлюх низшего пошиба.
Одна из дам с очень низкой социальной ответственностью лежит на затертой лавке со следами плевков, которая даже на нары не тянет, и распевает похабные частушки. Голос у нее сильный, а слух отсутствует, так что уши вянут у всего отделения. Деваха примерно моя ровесница, но ширококостная и способная с легкостью укладывать шпалы в свободное от основной работы время. Смотрит на меня поросячьими голубыми глазками, которые утопают в румяности щек, и ухмыляется, продемонстрировав далеко не полный зубной ряд.
Вторая стоит у решетки и, судя по совсем не непрезентабельному внешнему виду, работает за еду. Или скорее за дозу. О том, что она метадоновая наркоманка, живописуют исколотые чуть ли не до гангрены руки. Иссохшая и непромытая, как и все наркоманки с внушительным стажем и букетом сопутствующих заболеваний, она представляет собой особь неопределенного возраста ─ ей может быть как тридцать, так и пятьдесят.
Вызвался посадить меня в клетку как раз дрищеватый полицай, которому я выразила свое крайнее пренебрежение. И что-то мне подсказывает, что это не к добру. Не думаю, что получу дубинкой по почкам, ведь бить без синяков и увечий все-таки невозможно, но какую-нибудь гадость этот тип с прыщавой шеей вытворить может. Что ж, за все надо платить, а сегодня я получила почти двойное удовольствие. В первый раз, когда отомстила этой гадине за то, что отняла у меня Диму, а второй ─ когда отыгралась на менте. Хотя масштаб этих двух приятственностей несопоставим.
Разворачивает меня спиной к себе, приложив грудью об решетку, и расстегивает только один браслет.
─ Поаккуратнее! ─ шиплю я, пытаясь восстановить дыхание и потирая ушибленное место.
─ Раздевайся до трусов! ─ заявляет он.
─ Чего? ─ переспрашиваю я сатанея. Он вообще понимает, с кем связался? Он же парашу языком отмывать будет!
─ Со слухом проблемы, шаболда? Я сказал, платьишко снимай!
─ Не буду я ничего снимать! ─ цежу сквозь оскаленные зубы. Если тронет меня хоть пальцем, я этот палец отгрызу.
─ Я тебе сейчас почки отобью! ─ угрожает он, поигрывая дубинкой.
─ Не посмеешь! ─ рявкаю я, больше злая, чем напуганная.
─ Светка, покажи ей, как я вас наказываю! ─ орет он одной из шлюшек.
Та, что валялась на лавке с ногами кверху и горланила частушки, встает, поворачивается спиной к решетке и задирает юбку. Обширная филейная часть покрыта огромной иссиня-черной гематомой, которая расползается на ляжки и, наверное, живот. Я спокойно отношусь к увечьям, но этот синяк внушает и заставляет принять его угрозы всерьез.
─ Ты за это ответишь! ─ угрожаю я в ответ.
─ Ага, разбежался! ─ скалится он. ─ Разделась живо! Или тоже весь зад посинеет.
Я настолько горжусь своим телом, и к тому же лишена комплексов напрочь, что готова раздеться посреди улицы и войти в метро в час пик, но в то же время я слишком уважаю себя, чтоб вот так просто раздеться перед каким-то мусором. А еще я уверена, что папочка не спешит сейчас мне на выручку так, что тормозной след горит, и до того момента, как он соблаговолит меня вызволить, надо как-то сохранять здоровье и красоту этого самого тела.
Дергаю молнию под подмышкой, стаскиваю платье через голову и протягиваю ему. Мент бесстыдно рассматривает меня, чуть ли не причмокивая. Вскоре этого уже мало, и он начинает тыкать в меня кончиком дубинки. Тычки несильные и не поднимаются выше груди, но унизительные. Я молчу, сжав зубы ─ сейчас нельзя выпускать фурию. Иногда нужно затаиться, чтоб потом напасть из засады и отделать недруга так, чтоб мало не показалось. Я стою словно статуя, гордая и недвижимая, и безропотно принимаю тычки, а воображение уже рисует картину того, как он будет облизывать носки моих туфелек, чтоб я его в такой же клетке не сгноила.