─ Нет! ─ морщусь я.
Я вообще не галлюцинирую. Вообще. Это странно. Это удар под дых. От этого страшно. Страшно потому что в любой момент накатит с новой силой, а ты даже не будешь готова. Стоп! К этому не подготовишься. Оно просто наваливается и начинает душить, топить, рвать когтями. Сама виновата. Был рубеж, который нельзя было переходить. Черта, которая отчеркивала точку невозврата. Точка невозврата потому так и называется: преодолев ее, уже ничего не изменишь. Я бы сейчас собственной крови и даже жизни не пожалела, лишь бы вернуться на несколько лет назад и привести себя прежнюю в чувство.
─ С чем вы это связываете?
─ С тем, что мне помогает очень хороший человек. В моей жизни нет страстей. Она сейчас очень проста: я люблю его и все.
─ А себя любить позволяете?
─ Да, хоть и не заслужила! ─ отвечаю я и дивлюсь, что ни разу за весь сеанс не соврала, хотя обычно предпочитаю заметать все неприглядное под ковер.
─ Что ж, Мария, раз ваше душевное состояние, как я вижу, стало более стабильным, то думаю такие отношения вам на пользу. Ваш парень, кстати, не страдает какими-либо психическими расстройствами?
Я мало, что знаю о Марке ─ он предпочитает говорить обо мне, а не рассказывать о себе, ─ но уверена, что он точно здоров. Хотя тяга к психбольным женщинам тоже может считаться психическим расстройством, но это спорно.
─ У меня появилась идея. Мы… Я хотела сказать, что я подумала, что знаю, как могу помочь нашей терапии.
─ Что же вы придумали? ─ спрашивает она с легким недовольством моей самодеятельностью.
─ Я хочу попытаться помириться с отцом. Ну или хотя бы попробовать с ним поговорить.
─ Думаете, вы готовы к такому серьезному шагу? ─ Смотрит на меня поверх очков. Строго так смотрит.
─ Я хочу попробовать! ─ упрямо повторяю я тоном Марка.
─ Вы сделаете это, даже если я такое решение не одобрю? ─ спрашивает она, уже зная ответ.
─ Да!
─ Вы должны быть готовы к тому, что он даже трубку не возьмет.
Я это знаю, но боюсь не бесконечных гудков, а его скупого «да!», после которого я не буду знать, что сказать и начну бормотать что-то бессвязное и мазать сопли по лицу.
─ Я готова к любому варианту! ─ уверяю я её. По крайней мере, мне так кажется после того, как я несколько дней крутила в мозгах любые возможные реакции.
─ Попробуйте! ─ сдается психопатологиня.
Беру телефон и дрожащими пальцами листаю список контактов. Хочу сделать это пока Марка нет дома. Чтоб потом можно было замести остатки разбитого сердца на совок, спрятать их и сделать вид, что я в порядке.
Нахожу нужный контакт ─ номер помню наизусть, но почему-то так его и не стерла. Контакт записан просто и грубо. Не «папа» и даже не «отец». Просто «Макеев». Почти поддаюсь приступу трусости, но обещание, данное Марку, не позволяет зарубить начатое еще на корню. Это как прыжок веры с небоскреба ─ сердце замирает, дышать нечем, а падение длится бесконечно. А я всего лишь «тыкнула» на дозвон. Это как открыть ящик Пандоры ─ там не только мои горести, но и его.
─ Да, ─ доносится до меня на последних секундах дозвона, и сердце кровавым куском улетает с обрыва. Его голос такой же, каким я его запомнила. В нем даже металла и нажима меньше не стало.
Молчу, потому что слезный ком перекрыл горло.
─ Я слушаю! Говорите! ─ требует он; я глотаю слезы.
─ Пап, это я! ─ наконец выдавливаю я, почти мертвая от беспокойства.
─ Маша? ─ переспрашивает он, и весь металл куда-то уходит.
─ Да! ─ заставляю сказать себя я.
─ Чего тебе надо? ─ рявкает он, разрушив все мои робкие надежды на примирение.
─ Я поговорить хотела, ─ мямлю я.
─ Нам не о чем говорить, ─ отрезает он, но трубку не вешает. Я хватаюсь за эту соломинку, зная что сейчас она обломится.
─ Пап, прошу тебя! ─ умоляю я и использую последний аргумент: ─ Я изменилась, стала другой!
─ Такие, как ты, не меняются, ─ возражает он, и я ощущаю в его голосе огромную усталость.
─ Пап, я знаю, что ты сильно злишься из-за того, что я сделал. — Мне сложно говорить, потому что слезы льются потоком. ─ Я просто хотела сказать, что мне жаль. Прости!
Я намереваюсь повесить трубку, но он будто это понял, и пространство разрывает одно лишь слово:
─ Подожди!
─Да!
─ Где ты сейчас?
─ Я не в Москве!
─ У тебя все нормально? Ты не в бреду сейчас?
─ Нет! Я чистая. Не в бреду и не под таблетками. Я встретила человека, который мне помогает.
─ Мы можем встретиться, когда вернешься, ─ предлагает он, и мои губы растягивает безумная улыбка.
─ Я не могу так сразу вернуться, но когда буду дома, я к тебе приду!
─ Я буду ждать! ─ обещает он и отключается.
Глава 10. Прошлая жизнь. 10.1
Зависаю в дверях операционного блока и любуюсь порядком такой кристальной чистоты, что вот-вот запахнет заснеженными горными вершинами. Смахиваю со лба капельки пота и удовлетворенно улыбаюсь. Спина ноет, пальцы болят, оттого что некоторые ногти начали отставать от мяса, легкие горят от едких моющих средств. Я ненавижу уборку. С детства перепоручаю ее хоть кому с помощью шантажа или подкупа.
Тут же дело принципа. Я хочу посмотреть на папочкино выражение лица, когда он, намереваясь высказать какая я никчемная, увидит это. Вообще, иногда мне кажется, что моя личность раскололась минимум надвое. Иногда мне до боли в сердце хочется доказать ему, что я чего-то стою, но обычно я просыпаюсь с четким желанием послать все к чертям, забрать документы из универа и раствориться в тумане какой-нибудь маленькой европейской страны. Только вот я слишком настырная и гордая, чтоб просто сбежать.
Вхожу в пустую сестринскую ─ наморщиваю нос и насупливаю брови. Выгляжу, наверное, как великий и ужасный Макеев до парализующего влияния ботулотоксина. Увидел бы он, что здесь пусто, рвал бы и метал.
Стаскиваю с головы шапочку и встряхиваю рукой волосы, даруя растрепанной гриве свободу. Сбрасываю с себя белый шуршащий костюм и поудобнее устраиваюсь в кресле главной медсестры. Просто отмыть операционную недостаточно, нужно еще дождаться, когда он придет и примет работу ─ еще бы перчатки белые надел и ходил с умным видом капитана корабля, выискивая где не дотёрто. Ха! Не нашел бы!
Достаю из кармана телефон, намереваясь залипнуть на красивые, но бессмысленные фотки в «Инсте». Сети нет. Ну, конечно ─ мы же, можно сказать, в подвале. Только куча смс от Алии, которые я удаляю не читая. Я прощу ее однажды, но не сейчас. Еще рано. Пусть знает свое место!
Откидываюсь на спинку и, не смотря на усталость, начинаю маяться от скуки. Такой уж у меня мозг ─ ему надо хоть за что-то схватиться. Ну, или отвлечься на жвачку типа соцсетей. Окидываю сестринскую взглядом в поисках хоть чего-нибудь, что могло бы меня развлечь. Под столом валяется книга. Дешевенькая такая в мягкой обложке, которая уже порядком убилась. На обложке девчонка с несчастным видом и заклеенным скотчем ртом. Если бы я решила похитить человека, я бы ему рот зашила ─ так эффективнее.
Наклоняюсь и поднимаю книгу с некоторой брезгливостью ─ от нее пахнет затхлостью: кто-то читал на перекурах. Джон Фаулз «Коллекционер». Пробегаю глазами аннотацию на задней части обложки. Интересная задумка. Устраиваюсь в кресле с ногами и принимаюсь читать. Меня еще в младших классах школы научили скорочтению. Проглатываю небольшую книжку в формате бульварного чтива за какие-то полчаса.
Главы, написанные от лица главной героини, не особо интересны ─ стандартное нытье жертвы и нелепые попытки сбежать. Одна симуляция болезни чего стоит! Я бы в тот же день уделала засранца и спокойно пошла бы домой кушать бабушкин борщ. А вот главы от лица незадачливого похитителя вызвали куда больше интереса ─не столько его действия, сколько нехитрая, но философия: человек полюбит тебя, если поместить его в условия, в которых он получит возможность это сделать.
Это же о нас с Димой! Он все еще меня не полюбил, потому что у него просто не было такой возможности! Все, что нужно ─ это просто побыть наедине. Не два часа, а хорошенько так соприкоснуться!