─ Извинись за то, что ты сделал, и я дам тебе попить! ─ предлагаю я, делая еще один смачный глоток.
─ Пошла ты! ─ бросает он и опять начинает орать так хрипло и натужно, что эти звуки хуже воя пенопласта, которым натирают оконное стекло: ─ Помогите!
Я вскакиваю на ноги, выхватываю из напульсника, который теперь ношу не снимая, заготовленный шприц с миорелаксантом и подскакиваю к нему. Дима выкручивается и выламывается, как бесноватый на сеансе экзорцизма, а изо рта брызжет пенная слюна. Нет, это не бешенство или эпиприступ, просто секрет слюнных желез загустел из-за обезвоживания и взбился как сырой белок, ведь он предпринимает все новые попытки меня погрызть. Я злее. И проворнее. Хотя и вымотана еще сильнее, чем он. Хлопком втыкаю иглу в шею и прожимаю поршень.
Под аккомпанемент его стремительно стихающих воплей сползаю на пол, чувствуя себя мешком с костями. Меня колотит и хочется то ли плакать, то ли курить. В этот раз все будет жестко. Он затих, потому что все мышцы разом превратились в кисель, но весь фокус в том, что в шприце, помеченном красным маркером, не было снотворного. Да, да, Дима все чувствует и даже видит сквозь узкую щелку не до конца сомкнутых век.
Поднимаюсь на ноги. Чувствую себя развалиной, словно мне тоже вкололи нечто такое, что превращает мышцы в вареные макаронины. Пусть у меня и нет пока диплома, я все же врач и не дам ему сдохнуть от обезвоживания и вызванного им отказа почек.
Притаскиваю из прихожей стойку для капельницы и пару больших флаконов изотонического раствора. Готовясь к похищению, я перебрала все варианты развития событий. Даже те, что меня совсем не устраивали. А как иначе?
Хоть этот гад и втаптывает меня в грязь каждую секунду нашего взаимодействия ─ общением это не назовешь, ─ катетеризирую сразу левую подключичную вену, чтобы процесс пошел быстрее. В моем состоянии это не так уж и легко, потому что глубокие вены не видны глазу и их можно найти лишь по некоторым анатомическим ориентирам или под контролем аппарата УЗИ. Чтобы грамотно установить такой доступ, недостаточно быть хорошей медсестрой, в идеале надо работать анестезиологом или реаниматологом.
Бесцветная жидкость медленно стекает по прозрачной трубке, и я улыбаюсь, сама этого не желая. Справилась! Молодец…
Сажусь рядом с ним и смотрю, как раствор мерно капает в резервуар. Кап-кап-кап. Жаль, белого фона нет. Людей обычно угнетают больницы, а на меня созерцание сменяющих друг друга капелек действует успокаивающе: лучше, чем смотреть на огонь.
─ Вот видишь. Ты отвратительно себя ведешь, а я спасаю тебе жизнь. Позже еще питательный раствор дам. А если будешь упрямиться, поставлю желудочный зонд и буду кормить через него. Хотя нет, ─ вскакиваю на ноги. ─ Я тебе поставлю назогастральный зонд. Потому что рот тебе лучше держать закрытым.
Продолжаю разыгрывать из себя заботливую медсестру. Приношу лоток с водой, смачиваю кусок марли и принимаюсь оттирать свою же кровь с его губ. Вода в лотке становится мутновато-розовой, а его губы ─ вновь чистыми и манящими своей чувственностью. Достаю из кармана гигиеничку и наношу кокосовый бальзам толстым слоем. Мягкими массирующими движениями втираю жирноватую субстанцию в кожу, и пока он такой тихий и покладистый, накрываю губы легким поцелуем. Они теплые и приятные, но это все равно, что целовать согретую собственным дыханием куклу или человека в коме. Не заводит. Я хочу взаимности.
Что ж, настало время показать Диме, в чьей он сейчас власти. Я этого не хотела, но он меня вынудил. Вздыхаю и ставлю на край кровати чемоданчик с шовным материалом и всем тем, что нужно для накладывания швов.
─ Знаешь, мне надоело, что ты постоянно орешь. Помнишь, профессор как-то попросил меня устроить для вас неучей мастер-класс по накладыванию швов? Я встала перед аудиторией и стала шить шкурку банана. Мне было бесконечно скучно тогда! Сшивать живые ткани куда приятнее. Обычно я делаю это во благо, но с тобой применю свое мастерство в качестве воспитательной меры. Спасибо папочке, что шепнул про этот дивный способ закрывания грязных ртов!
В чемоданчике лежит местный анестетик, но использовать его я не стану. Так потерпит! Иначе, какое это наказание? Делаю первый стежок ─ игла прошивает плоть с приятным хрустом. Могу зашить его так, что и щели не останется, но, вероятно, ограничусь тремя стежками. Еле слышно постанывает на каждом новом проколе. То-то! Аккуратнее со мной, Димочка, а то ведь я не только шить умею. Папочка меня еще и резать научил!
Смываю спиртом проступившую кровь, попутно дезинфицируя свежие ранки. Не могу удержаться и касаюсь губами каждого ювелирно наложенного шовчика, ложусь рядом и отключаюсь.
Глава 15. Прошлая жизнь. 15.1
Крепкий трехчасовой сон и гробовая тишина способны творить чудеса.
─ …Я буду сильной. Очаровательно крутой, ─ напеваю я, хлопоча на полупустой кухне, где по большей части можно разжиться только фармой и всякими медицинскими приспособлениями, которые помогают утихомирить моего очаровательного в своем угрюмом молчании пленника.
Прямо из банки насыпаю в кружку растворимый кофе, а потом, повинуясь отчаянному импульсу еще не совсем отошедшего ото сна мозга, всыпаю еще немного сверху. Заливаю кофе кипятком и с удовольствием вдыхаю заводящий, горьковатый дымок. Это, конечно, не ванильный латте из приличного места, но в моей ситуации и растворимое пойло кажется изысканным итальянским купажом тончайшей обжарки. Подхватываю одной рукой обжигающую кружку, а другой — четверку йогуртов и пластиковую ложку и походкой пантеры иду в комнату, где уже ждет мой отошедший от легкой мышечной комы принц.
Удобно устраиваюсь на стуле, подогнув под себя ногу, и делаю маленький глоточек кофе. Пустой желудок тут же начинает ныть от его чифирной горечи, зато мозг включился в работу с мощностями суперкомпьютера.
─ Доброе утро! ─ проговариваю я, игнорируя дергающую боль в руке. В конце концов, нельзя получить всего. Пока нельзя.
Смотрит на меня хмурым взглядом из-под насупленных бровей. Теперь Дима только и может, что бросать в меня гневные взгляды. Ранки вокруг швов воспаленно-красные и покрыты кровавой корочкой. Пытался разодрать нитки. Что ж, он не такой волевой, как я думала. Разорвать нитки не вариант, и пришлось бы рвать плоть. Это больно. Не смог, но попытался. Да и смысла в этом ноль ─ так, пустые страдания. Сотвори Дима такое, я бы опять отключила его от управления телом и подошла к делу более основательно.
─ Как поспал? Я вот все вокруг тебя скакала. Спасала. Выглядишь, кстати, лучше после вливаний, ─ улыбаюсь ему, сверкнув зубками, словно это обычная беседа в какой-нибудь кафешке.
Отводит взгляд и упирает его в стену ─ пытается просигнализировать, что общаться со мной не желает. Я просто уверена, что тихим протестом Дима бы не ограничился и начал сотрясать свои оковы, если бы мог. Но он ощущает свое тело так, будто то зарыли во влажный песок. Да и честно говоря, я подмешиваю в капельницы толику успокоительного. Мне спокойнее и ему тоже. Сейчас Димочке более-менее физически комфортно, и он уже почти готов к конструктивному диалогу, который перерастет в симпатию на грани страсти, когда я сорву с него путы, а он с меня ─ одежду. Ммм, примирительный секс с ароматом больнички.
А сейчас я его немножко взбодрю. Ставлю чашку на пол и выуживаю из заднего кармана шортиков телефон. Его телефон. Взгляд отклеился от стены и метнулся к аппарату в моих руках. Я где-то читала, что заложники всегда очень трепетно относятся к своим личным вещам. Их можно понять: так хочется уцепиться за свое, будто это кусочки расползающейся во все стороны личности.
─ Хочешь узнать новости с фронтов? ─ спрашиваю я, приласкав его очередной улыбкой. ─ Кивни, если так.
Ого, какой интерес. И какое послушание! Кивает активно, как собачка на приборной панели, а взгляд так прикипел к телефону, будто это его новый смысл жизни.