Касаюсь его впервые в жизни. Всего лишь вожу пальчиком по руке, но такое чувство, что потихоньку взлетаю. Дима смотрит непонимающе и убирает руку. Одёргивает, словно его касается прокажённая бомжиха.
— Маш, мне кажется, ты меня дуришь. Не знаю, зачем ты устроила этот цирк, но пат. анатомию ты явно знаешь лучше меня.
— Всё верно! — шепчу я своим самым сексуальным голосом и легонько касаюсь его шеи губами.
Вскакивает как ужаленный и отпрыгивает от меня, как если бы влез во что-то неприятное.
— Я же сказал, что у меня есть девушка, и я ее люблю!
Подхожу близко-близко, хватаю за шею и впиваюсь в губы. Дима настолько не ожидал подобной прыти, что первые пару секунд мне даже кажется, что всё получилось. Ничего у меня не вышло — Дима выворачивается из рук и молча, идёт к выходу.
— Я ей не расскажу ничего. Я же вижу, что ты меня хочешь! — кричу я в отчаянии.
Обувается, встаёт и смотрит на меня таким ненавидящим взглядом, что я невольно отступаю на несколько шагов. Зелёные глаза стали кинжалами и режут до кости.
— Не хочу я тебя. Я Ксюшу люблю. Скажи честно, поспорила на меня?
— Нет же! — отпираюсь я, первый раз в жизни почувствовав себя кем-то вроде Стаса — тупая биомасса, которая не знает, как извернуться.
— Тогда, зачем тебе это?
— Я люблю тебя! — выпаливаю я с видом умалишенной. Ну что со мной за фигня твориться начинает, когда он рядом? Я же альфа, а Дима — мальчик, так, «на троечку».
— Какая любовь? Ты говоришь со мной второй раз в жизни! — отвечает хлёстко и выскакивает за дверь.
Я сползаю на пол и с тяжело колотящимся сердцем вслушиваюсь в быстро удаляющиеся шаги.
Меня отшили первый раз в жизни, но не от уязвлённого самолюбия плохо. Плохо оттого, что он послал меня, чтоб вернуться к ней. Чем она заслужила его любовь? Некрасивая, неумная, неяркая — бледная моль в целлюлитном коконе! Прав был папа, когда говорил, что толку из меня не выйдет, потому что такая же непутёвая как мать. Ах, мама, почему ты не забрала меня с собой. Почему просто забыла как ненужную вещь?
Глава 5. Эта жизнь. 5.1
Ненавижу такие ночи. Дождь так упорно долбится в стекло, будто нарывается на приглашение. Все лунатики его до ужаса боятся и никогда не откроют окно в подобную грозу. А я похуже обычных лунатиков — дождь не просто делает меня безумной, он потихоньку нашёптывает воспоминания, заставляя триповать в иной реальности. Ужасной реальности, которой я до чертиков боюсь.
Призраки прошлого прячутся не только за пеленой дождя — самые живые и цепкие таятся именно в темноте. Потому, как только землю накрывают сумерки, я зажигаю весь свет, что есть в доме. Тени — самые грозные враги — хотят утащить меня в свое царство и наказать за то, что я когда-то сделала. Я борюсь с ними каждый вечер. Вот сейчас сижу на матрасе в круге света, трясусь и плачу. Сегодня тяжело. Сегодня годовщина «происшествия». Уже третья.
Особо мощный раскат грома заставляет меня вскрикнуть. Я зажмуриваюсь, а когда осмеливаюсь вновь открыть глаза, понимаю, что весь свет вырубился. Безумный взгляд на окно — дома напротив тоже погрузились в темноту. Большая, должно быть, авария.
Нащупываю свечу. Чиркаю древними спичками снова и снова, обжигаю пальцы, подпаливаю все вокруг, кроме свечи. Радуюсь как ребенок, когда наконец удаётся поджечь фитиль.
Робкий огонек освещает его лицо. Шарахаюсь в сторону, чуть не роняя свечу. Поздно! Из темноты выныривает окровавленная рука, вцепляется мне в волосы и тащит туда, откуда сложно вернуться.
— Зачем ты это сделала? — спрашивает он, едва шевеля бескровными губами.
— Я не хотела. Это был несчастный случай, — бормочу я, забиваясь в угол.
— Нет! — ревет он, и ледяное дыхание задувает огонек. — Ты это сделала!
— Прости! Я не хотела тебе навредить. Я просто любила тебя и хотела взаимности.
— Не любила ты! — возражает темнота. Спина у меня мокрая от пота.
— Любила. Я бы тебя отпустила! — выкрикиваю я и тихо добавляю: — Но не успела.
Мне наконец удается достать из кармана таблетницу — мою последнюю надежду. Высыпаю на ладонь содержимое сразу трёх ячеек и отправляю в рот. С трудом проглатываю и зажимаю уши ладонями. Призраков, которые лезут из темноты, уже ничего не остановит. Плачь и крики наполняют пространство, а холодные пальцы смыкаются вокруг шеи. Я смирилась. Утащите меня в темноту и разорвите на части. Я всё равно так больше не могу…
Просыпаюсь оттого, что меня дико мутит. Поднимаюсь на ноги и пошатываюсь бреду в ванную. Мне плохо из-за того, что пережрала таблеток. Стараясь не смотреть на себя, откручиваю ржавый вентиль. От вонючей коричневой воды, что течет в умывальник, меня начинает тошнить — даже на корень языка надавливать не пришлось. Содержимое желудка смешивается со зловонной водой, а я чувствую нечто похоже на облегчение.
Надо бы разжиться генератором или мощным фонарем на случай блэкаутов. Разгибаюсь и показываю своему бледному и растерянному отражению язык. В какое же ничтожество я превратилась! Некогда уверенная в себе львица, трясусь, не зная, как дожить до утра.
Пускаю воду в шершавую, со сбитой кое-где эмалью ванну. Меня ждёт омовение в «шикарной» купальне, наполненной грязной, вонючей и чуть теплой водой. Ничего, я теперь небрезгливая, мне теперь все по фиг. Даже хорошо, что так плохо. Кто же еще накажет меня за содеянное, кроме меня самой? Я же так хорошо разбираюсь в эффективности мер и действий.
Скидываю насквозь пропитанную потом одежду и залезаю в воду. Вынуждена «полюбоваться» на свои искромсанные запястья — шрамы такие некрасивые, что приходится носить одежду с длинными рукавами, чтоб косо не смотрели.
Скашиваю взгляд в сторону. На раковине лежит пачка бритвенных лезвий «Спутник». Валялись здесь, и я зачем-то оставила, кода разгребала ванную. Беру крохотную коробочку и верчу в руках. Интересно, насколько они острые? Распаковываю одно — даже не поржавело. Любопытный расклад. Провожу самым краешком вдоль ключицы — неглубоко, я знаю, каким должен быть нажим. Из тонкого, как царапина пореза сразу начинает сочиться кровь, и красная «ниточка» бодро бежит за лезвием. Это не заигрывания со смертью, это маленькое наказание за то, что я сейчас сотворю.
Выбираюсь из воды, капая повсюду кровью, и заворачиваюсь в полотенце. Мне бы не сорваться… К чёрту эту «нормальность»! Сейчас совершенно точно сделаю то, что подтолкнёт меня к краю безумия.
Возвращаюсь в зал и стаскиваю с матраса простыню. Набираю его номер. Стираю. Набираю вновь и всё же звоню. Умоляю, чтоб проигнорировал звонок и вместе с тем молюсь, чтоб поскорее ответил.
— Да, — отвечает он со знакомыми интонациями, и кровь из пореза начинает сочиться интенсивнее.
— Ты можешь приехать? — спрашиваю без приветствия. Не потому, что самоуверенная сука — просто не хочу тратить время на лишние слова.
— Могу. Через полчаса буду. Ты в порядке?
— Нет, иначе бы не позвонила.
— Потерпи полчаса! Ничего не делай…, — просит он, будто зная меня. Конечно, знает. Мы так давно знакомы.
— Я дождусь, — шепчу и сбрасываю вызов.
Наспех латаю порез и надеваю лучшее, что у меня есть — светлое платье. Обычное такое летнее платье, которое почти ничего не оголяет.
Таблеток во мне нет, а это значит, что скоро снесёт. Мечусь по комнате как зверь в клетке. Жду, умоляя время поторопиться. Стук в дверь. Бегу со всех ног, но никак не могу дотянуться до дверной ручки.
Распахиваю дверь и почти набрасываюсь на него.
— Маша, всё хорошо? — спрашивает он, обнимая меня и захлопывая дверь ногой.
— Спасибо, что приехал. Ты прости меня за всё! Я так виновата.
— Мне не за что тебя прощать, — говорит он, и сквозь помехи я вижу Марка. Как же я хочу, чтоб он оставался сегодня собой.
Он отводит меня в комнату и усаживает на матрас. Обнимает и гладит по спине как перепуганного ребёнка.