Тем временем по полу отчётливо протопали две пары обуви — скорее всего, магнитоступов, используемых в условиях низкой гравитации. Чьи-то сильные руки опустились на плечи Зелмы и придавили её к ровному жёсткому ложу, пока другой отстёгивал ремни, не дававшие разведчице пошевелиться.
Наконец, её освободили из этого плена, и она сразу попала в другой — сильных и цепких рук боевиков-мятежников.
Когда её буквально потащили в сторону двери её «персональной камеры», Зелма увидела в полумраке того, кто с ней разговаривал. Абсолютно не запоминающееся лицо, короткая стрижка, чёрный костюм. Такие обычно никогда не участвуют в операциях и не исполняют ничьи приказы — только отдают их.
Но Зелме почему-то показалось, что этот человек не таков. Что он сам способен взять бластер и раз за разом нажимать на кнопку, если возникнет необходимость. И может быть, при этом он будет смеяться.
Затем разведчицу выволокли в коридор и направились вместе с ней куда-то. Но перед глазами у неё всё ещё стоял тот тип в костюме.
«Кто он такой? И почему так уверен в себе? И зачем было тянуть тридцать лет, прежде чем уничтожить деревню?» — думала Зелма не до конца отошедшим от всякой химии мозгом, но ответы на вопросы не желали находиться.
Данных хватало разве что для предположительного первоначального анализа. И Зелма решила, что в самое ближайшее время этим она и займётся.
* * *
Деревня Сталочная, 30-й год после Звездопада, 61-й день зимы, 04:26 федерального времени.
Над спящим селением стояли непроницаемая тьма и тревожная тишь.
В не сгоревших после вчерашнего нападения домах беспокойно дрыхли выжившие сталки и два отделения бойцов, которые охраняли деревню вечером и в начале ночи. Ещё двадцать солдат стояли по периметру остатков посёлка и были готовы отразить атаку извне на поверхности планеты, или же услышать гул истребителей, или увидеть огоньки — вестники высадки десанта. А ещё десять военнослужащих выстроились внутри Сталочной цепью — от края до края пепелища, чтобы, если что-либо случится, задавать направление и координировать процесс экстренной эвакуации.
Не спали во всей деревне лишь два человека.
Одним из них был подполковник Миронов.
Погрузив экологов в фармакологическую кому, он принялся исследовать их вещи.
Проверил коммуникаторы; на всякий случай нажимал на дисплеи — реальный и голографический — пальцами самих же пленных, а когда выстреливал тоненький лучик лазера для сканирования сетчатки, подполковник приоткрывал пальцами глаза экологов, и затем мигал зелёный огонек уведомления об успешной идентификации.
Плодами трудов стали несколько кодов для связи: пять — явно всей бывшей команды «зелёных»; ещё два принадлежали, как понял Миронов, экологическим органам — скорее всего, штабу на Миракле и кому-то из Управления; один код подполковник определить не смог. Наверное, именно по этому номеру Джордж, Рауль и Мики связывались со своим другим начальством, которое находилось на местной луне, но прикрывалось явно с территории Федерации.
Вызванный для сверки Нурс подтвердил, что связывался со своим куратором из мятежников именно по этому номеру. Но ни имени, ни должности этого человека велк не знал: конспирация в организации соблюдалась почти как в разведке.
«Даже, наверное, получше, — подумал тогда Миронов. — Ведь об истинной деятельности Зелмы было известно чуть не половине деревни, себя я раскрыл только Зелме, Зарубину и Корнееву… а агентов мы установили только в последние пару дней! М-да, распустились мы…»
Далее он проверил бластеры экологов-«предателей», но ничего необычного не обнаружил — оружие оказалось самым обычным, без «наворотов».
Наконец, подполковник надел шлем и включил в нём секретную функцию рентгеновского зрения, чтобы, так сказать, «просветить» пленных на наличие имплантов. В визоре были чётко видны светлые точки в головах экологов, свидетельствующие о вмешательстве мятежников в организмы агентов.
«Вот, значит, что помогало им так долго — почти полтора часа! — скрываться от моих бойцов в лесу, — отметил Миронов. — Жаль, что нет возможности хирургически вырезать эти импланты, а когда вся эта катавасия кончится, отправить их на экспертизу… Но у меня есть принципы. И пока что экологи должны остаться живы. Об их дальнейшей судьбе придётся договариваться».
Закончив с исследованиями, начальник уничтоженной базы вышел из домика, где в забытьи без снов остались лежать на полу в позе эмбриона пленники, и в сопровождении двоих охранников прошёл к постройке, выделенной как временное жильё лично ему. И те два солдата, что встали снаружи уже у другой двери, стали частью внутренней цепи охраны.
И лёжа на жёсткой, ничем не покрытой лавке в беспокойной полудрёме (с полчаса назад пришлось проснуться, чтобы сходить по нужде), Миронов краем сознания, который ещё связывал его с явью, анализировал полученные данные.
Но, к сожалению, их было слишком мало, чтобы вывести из них что-то новое, помимо того, что подполковнику уже было известно.
Зато Миронов мог строить догадки о том, кто же такой влиятельный покрывает мятежников, что их существование раскрылось только этой зимой.
«Может быть, это тот самый генерал, который отказал мне в предоставлении военной помощи, — думал глава разведки галактического сектора. — Генерал Тедди Фокс, чтоб его… А что, весьма удобно… Других кандидатур у меня пока нет; но в принципе это может быть кто угодно влиятельный — хоть глава Экокорпуса, к примеру…»
Перед тем как пойти спать, Миронов рассчитал время повторного нападения.
Нурс знал, что оно начнётся незадолго до рассвета, когда караул уже устанет, а все остальные будут досматривать предпоследний сон.
На этот раз солнце должно было встать в девятом часу утра по федеральному времени. Подполковник не считал руководителей мятежников глупцами, поэтому предполагал, что десант будет произведён часов в шесть, и объявил общий подъём в пять, чтобы быстро собраться и уйти в лес, а детей и подростков вместе с Зором переправить на другой берег, где они будут под охраной запасных отрядов.
Но всё-таки он немного недооценил мятежников.
Во всяком случае, в вопросе оперативности реагирования.
Вторым, кто не спал в полпятого утра, был Омель.
Проснулся он от того, что захотел пить. Этой возможности вечером, когда происходили все те страшные события, он был лишён; перед сном Иша дала ему сделать несколько глотков из кадки, на всякий случай стоявшей в углу бани, но больше не разрешила, сказав, что вода и так холодная, а сам Омель ещё и простыл, поэтому больше — ни-ни.
И теперь подросток собирался воспользоваться шансом.
Прислушавшись, он уловил тихое сопение жены велка Нурса и понял, что та спит. Тихо поднялся, прокрался в угол и жадно припал к кадке. При этом у него в голове пульсировала одна мысль: «Только бы Иша не услышала… Только бы… Я же от неё в целой сагни…»
Тут в мозгу Омеля что-то как будто щёлкнуло. Подросток вспомнил, что после пробуждения вообще не смотрел, где находится его «сиделка»: ему хватило лишь звука её спокойного дыхания.
«Тогда откуда я знаю, где она лежит?!»
Во рту снова пересохло. Сделав ещё несколько глотков, Омель убедился, что жажда отступила, хоть горло и напомнило о своём существовании ощущением болезненной напряжённости, — и обернулся.
Иша лежала на дощатом полу, свернувшись клубком, ровно в том месте, где он её и представил.
«Что это такое?» — недоумённо подумал подросток и поднялся с пола. Легонько закружилась голова, в затылке стрельнуло болью; Омель зажмурился и опёрся рукой о стену.
Вскоре отпустило. Омель открыл глаза и перевёл дыхание.
Мелькнула мысль: «Не надо было мне с Линой тогда соглашаться и на восстание это факнутое идти… И голова тогда бы не болела, и не простыл бы…» Подумав об этом, подросток с трудом подавил новую волну кашля, которую могла услышать Иша, от этого проснуться и запалить его.