— Боевики, что окружают меня и сталков, выключают режим маскировки и добровольно сдают оружие. Мои солдаты из подкрепления контролируют исполнение этого условия. Взамен противоядия я требую получасовой доступ и код подключения к твоему ретранслятору. Не отрицай, я знаю, что у тебя он есть. Отправишь код сообщением мне на комм. Я вызову помощь из Федерации и только после этого оставлю ампулу — на льду вплотную к южному берегу реки, вместе со светодиодом, чтобы твои бойцы смогли найти место. Мой отряд выжидает полчаса, потом один из твоих боевиков в сопровождении троих солдат идёт туда, затем они возвращаются к остальным, и солдаты конвоируют весь твой отряд к Сталочной, где он загружается в десантный модуль и стартует с планеты к чёртовой матери. В это время я, мои бойцы и местные исчезаем из-под твоего контроля. Изменишь код доступа или сделаешь что-нибудь до того, как я оставлю антидот, — не получишь ни ампулу, ни двадцать твоих боевиков. Итак?
— Я согласен, — немедленно ответил собеседник.
«Ещё б ты не был согласен, — подумал Миронов. — Здесь, сейчас и исключительно на словах. Ведь как только получишь противоядие, сразу же нарушишь всё, что наобещал».
Вслух же подполковник сказал другое:
— Вот и договорились. Жду действий. — И, пока главарь мятежников не успел отключить связь, задал не дающий в последние минуты покоя вопрос: — И напоследок: можно узнать, как тебя зовут?
— Айвен Фокс. Или Иван Лисичкин, как хотите.
И он отключился, прежде чем Миронов вставил бы ещё хоть слово.
А через тридцать секунд на экране-щитке шлема подполковника высветились два десятка ярких пятен на фоне черноты окружающего леса — фигуры боевиков, которых только что вынудили сдаться.
Миронов подумал, что они могут десантироваться опять: либо почти сразу после старта модуля, оставив в нём пару человек или даже просто вожделенную ампулу, либо через пару часов, когда уже долетят до своей «станции», оставят там противоядие, подзарядят аккумуляторы и отправятся обратно. Но к тому времени сам подполковник и выжившие местные снова успеют уйти в неизвестном направлении на какое-то расстояние. А значит, всё начнётся фактически заново.
Главное — продержаться достаточно долго, чтобы прибыло подкрепление из Федерации, которое Миронов собрался на этот раз вытребовать, несмотря ни на что, в обход несговорчивого генерала Фокса…
«Постойте-ка. А случайно ли у предводителя мятежников одна из фамилий такая же, как и у командующего войсками сектора?» — пришло на ум подполковнику. Лично он в такие совпадения не верил.
Он отдал так вовремя подоспевшему взводу необходимые приказания, а сам направился к сталкам, которые за время его беседы сбились в кучки и что-то на своём языке обсуждали.
Надо было успокоить их и поскорее свалить с ними отсюда.
«Прости, Красин, — с горечью подумал Миронов. — Я на самом деле ничего не мог для тебя сделать».
* * *
— Неужели — всё?.. — пробормотал растерянный Лас, когда вдруг вновь стало темно: перестала мелькать яркая плазма.
— Похоже на то… — так же ответил Плющ, медленно поднимаясь на ноги.
Вообще все сталки, которые во время боя сидели, зажмурившись, или лежали с оружием в руках на снегу, после наступления тишины стали вставать примерно с тем же выражением на лице, которое было или могло у них быть при начале затмения. Было — у Нурса, Зора, Плюща, Ласа и Ксюни; могло быть — у Иши, Омеля, Лины и восьмёрки детей, которые по разным причинам затмения не видели.
Поняв, что опасность отступила, Иша сразу бросилась к малышне:
— С вами ничего не случилось? Всё хорошо? Вас не задело?..
— Разумеется, нет, — проворчал Нурс, который стоял спиной к суетящейся жене, но слышал каждое её слово. — Если бы выстрелили по ним, то обязательно попали бы сначала в кого-нибудь из солдат, а затем в одного из нас, кто оказался бы на линии огня. Так что мы бы в любом случае это заметили…
— Отец, выключи хоть ненадолго свой рационализм, — сказал Плющ, пряча в ножны клинок. — Если бы на самом деле в кого-то попали (не дай Первосталк, конечно), а нам вдруг пришлось бы отступать, ты бы так же спокойно говорил, что нужно бросить раненого или труп, так как он стал бы для нас обузой…
— Не говори глупостей, — бросил Нурс. — Во-первых, ни в кого из нас не попали. Во-вторых, я не был бы так спокоен. В-третьих, я поступил бы сообразно ситуации…
Плющ молча сделал то, что на одном из федеральных языков называлось «фейспалм».
— Мы победили? — спросила непонятно у кого Ксюня, вертя в одной руке мачет велка Зора, а в другой — его же самопал.
— Похоже на то… — ответил Лас и обнял одной рукой подругу. Та прижалась к нему и осторожно обняла: всё-таки в её руках были довольно смертоносные игрушки.
— Я бы не был столь уверен, — возразил Нурс, всё ещё не поворачиваясь к остальным, — но мы хотя бы не проиграли. Вернее, они не проиграли, — указал он подбородком на окружавших их двойным кольцом военных, пусть этого жеста в темноте и не было видно. — Сами мы не делали практически ничего. Выстрелы через временные бреши в защите — не в счёт. Иша, убери, пожалуйста, бластер, а то детей перестреляешь…
— Думай, что говоришь, Нурс! — для виду возмутилась жена, но оружие всё же сунула в карман куртки.
— И на предохранитель поставь.
— А как?
— Сейчас покажу…
В это время Ксюня спрашивала шёпотом у Ласа, уткнувшись лицом в чуть припорошённый снегом мех его куртки:
— Лас, когда уже всё это закончится? Я устала бояться, убегать, сражаться… За что нам такие беды?..
— Потерпи, милая, — отвечал ей парень. — Если повезёт (а я очень надеюсь, что так и будет), то осталось недолго. Надо просто победить всех оставшихся врагов, и мы сможем, наконец, жить так, как захотим…
— И как ты собираешься всех победить? — раздался рядом голос незаметно подошедшего Плюща. — Отберёшь у кого-нибудь из солдат плазмер и пойдёшь во главе отряда? Да и на кого? Все ж попрятались, наверное, или разбежались уже… Лас, надо признать, что мы сами ничего не можем сделать в этой войне. Нас мало, наше собственное оружие ничего не стоит… И вообще эта война их не с нами, а за нас. За то, чтобы нас всех уничтожить. А защищают нас почему-то федеральные войска…
— Плющ, тебе не кажется, что ты сейчас говоришь в точности как твой отец? — поинтересовалась Ксюня. — Сам же указывал на…
— Это другое! Здесь речь идёт не о наших жизнях, а только о нашей роли в этом конфликте. Мы не одна из противоборствующих сторон и даже не часть отряда Миронова. Мы, скорее, что-то вроде приложения к планете, если рассматривать её в качестве добычи. Не субъект, а объект конфликта. И это печально. Ведь, получается, сами по себе мы ничего не стоим по сравнению с федералами, наши мачеты и самопалы — с их оружием. Единственное, что у нас есть своё, особенное, неповторимое, — это сверхспособности. Да и те пропадают без воздействия радиации… Мне кажется, действительно было бы лучше, если бы нашу планету вообще никогда заново не открыли.
— Плющ, у нас есть мы сами, — сказал Лас. — Военные и те, с кем они борются, отличаются намного меньше, чем мы и кто-либо из них. Они все жестоки, потому что их мир жесток, но не так, как мы и наш мир: у них эта жестокость обязательно связана с оружием и необходимостью угрожать кому-то, убивать, запугивать, врать… А у нас мир не подл по определению, не построен на ненависти. Если мы учимся жить, преодолевая трудности своей волей, то они привыкли преодолевать их с помощью оружия. Не спорю, среди них есть и хорошие люди — та же Зелма, например, — но в целом тот мир, в котором живут они, действительно нам не подходит, и я с тобой, Плющ, в этом согласен. Но мы на то и сталки, чтобы преодолевать трудности, а не просто говорить о том, как всё плохо. Мы не менее сообразительны, чем они, а главное — умеем любить и испытывать другие чувства. Они — не думаю.
— Лас, а как дальше жить? — спросила Ксюня. — Деревню-то они наверняка уничтожили… Получается, «так, как захотим» не выйдет…