Но вот впереди у одной из хат заметил я темное пятно. Осторожно делаем еще несколько десятков шагов.
Вот оно что: большой крытый грузовик, а около него десятка полтора вражеских автоматчиков. Шофер крутит ручку, пытаясь завести мотор. Силы у нас явно неравные, можно, конечно, обойти опасность, за нами никто но гонится, никто нас не видит. Но нас трое, советских воинов, у бойцов полуавтоматические винтовки, у меня кроме пистолета еще и автомат. Мы на своей земле, которую обязаны защищать от врагов. Случай, кажется, подходящий.
Перепуганные каратели, не ведая, с какими силами столкнулись, пытаются удрать. Дорога здесь одна - большак. Значит, будут выезжать на него - там и встретим. Делаю товарищам знак рукой: "За мной!" Пригнувшись, выбегаем за околицу. Теперь непогода - наш союзник.
В поле за деревней, метрах в тридцати от большаком, тянулась полоса густого кустарника. За ним мы и оборудовали свои позиции.
Только успел распорядиться, чтобы без моего сигнала огня не открывали, как показался грузовик. Он шел на небольшой скорости, с включенными подфарниками. Ветер дует нам в спины, не слепит. Видим хорошо. Боковины брезента на кузове машины откинуты, вся она ощетинилась автоматами. Боятся! Выехав за околицу, гитлеровцы открыли стрельбу короткими очередями. Огонь вели наобум, скорее, для собственного успокоения. Мы не отвечаем, лежим, слившись с родной землей, даже холода не чувствуем. Мне даже жарко: как ни говори, врагов впятеро больше, чем нас.
Машина медленно приближается. Шепотом повторяю бойцам принятое решение: я бью по кузову, они - по мотору. Главное - не промазать, первым же залпом уложить как можно больше карателей, затем перебежка - и снова залп, уже с другой позиции. Секунды ожидания тянутся медленно, кажется, того и гляди, что-нибудь помешает нашим планам. Так и есть: примерно в ста метрах от нас грузовик остановился, солдаты горохом посыпались за борт. Неужели заметили нас? Тогда надо немедленно стрелять и отходить. Плотнее прижимаю к плечу ложу приклада, палец - на спуске. Только нажать и...
С трудом беру себя в руки, жду дальнейшего развития событий. Ах вот оно что: машина забуксовала, и солдаты толкают ее под надрывное завывание мотора. Вытолкнули наконец. Садятся. Теперь внимание! И не спешить. Грузовик ползет со скоростью пешехода. Вот он почти поравнялся с нами. Прикидываю расстояние: метров двадцать пять... Мушку не видно, но промахнуться на такой дистанции практически невозможно.
- Огонь!
Жму на спуск и провожу стволом автомата от кабины до заднего борта грузовика. Потом обратно. Еще раз. Рядом хлестко бьют из винтовок мои "ведомые". Машина останавливается, словно столкнулась с препятствием. Вспыхивает бензобак. Слышны вопли раненых. На землю соскакивают человек пять, не больше. Лупят из автоматов во все стороны. Хорошая мишень, но мой ППД умолк - кончились патроны. Быстро меняю диск. Надо бы сменить и позицию, но жаль тратить драгоценные секунды, да и от шоссе мы слишком близко: могут заметить.
Продолжаю вести огонь короткими очередями, более экономно и прицельно. Но враг уже пришел в себя. Оставшиеся в живых солдаты ползком и быстрыми перебежками отходят в поле, что по другую сторону дороги. Нужно добить их. Поднимаюсь во весь рост, чтобы повести бойцов в атаку, но вокруг сразу же зажужжали пули и прижали меня к земле. Теперь в невыгодном положении оказались мы: противник имеет численный перевес, лучше вооружен и замаскирован. Бросаться сломя голову под огонь бессмысленно.
Даю команду отходить вдоль дороги. Минут через пятнадцать мы втроем были уже метрах в пятистах от места боя. А там все еще горела автомашина и раздавались автоматные очереди.
Бывает, что после тяжелого боя чувствуешь себя обессиленным, уставшим. Но сейчас нас словно крылья несли - ведь мы действовали по всем правилам партизанской войны: нанесли оккупантам удар малыми силами и добились успеха.
...Отряд приступил к активным действиям. Теперь почти каждый день группы бойцов уходили на боевые задания. Вскоре даже жители отдаленных деревень знали, что во вражеском тылу появилось подразделение Красной Армии. Понеся в первых схватках значительные потери, фашисты укрепили свои гарнизоны в населенных пунктах, стали появляться в селах крупными силами, соблюдать осторожность. Мы в свою очередь тоже повысили бдительность, и гитлеровцам не удавалось застать нас врасплох. Однако мы не сразу оценили опасность со стороны вражеских агентов, завербованных из числа бывших кулацких элементов и уголовников. Да и разоблачить их было не так просто. При нашем появлении они выдавали себя за сторонников Советской власти, осуждали немецких захватчиков, предлагали свои услуги, а сами искали только удобного случая, чтобы нанести удар в спину; информировали карателей о нашей численности, вооружении, предавали людей, которые активно нас поддерживали.
Мы вынуждены были принять ответные меры. В частности, при посещении деревень выставляли охранение и никого не выпускали, пока не уходили сами. Но всего предусмотреть не удавалось...
Однажды в начале января я вместе с Ткачевым, Шатиловым и Ереминым отправился разведать состояние дорог.
После трудного ночного перехода остановились отдохнуть и погреться в небольшой, не пострадавшей от войны деревушке, находившейся километрах в десяти от немецкого гарнизона. Отсюда с бугра хорошо просматривалась окружающая местность: в полукилометре располагался большой лесной массив, так что опасаться каких-либо неожиданностей почти не приходилось. Как всегда в таких случаях, пригласили крестьян, чтобы сообщить им последние сводки Совинформбюро. В большую избу собралось много народу. Я коротко рассказал о положении на фронтах, о том, что Красная Армия усиливает отпор захватчикам, приближая час неминуемой расплаты. Но только перешел к ответам на вопросы, как вбежал Шатилов и громко крикнул: "Немцы!" Глянув в окно, я увидел, что по дороге и через огороды в нашу сторону бегут солдаты и несколько вооруженных полицаев. С другой стороны - такая же картина. Через несколько секунд наша маленькая группа была уже во дворе. Выскочив из сеней, я сразу увидел какого-то верзилу с винтовкой в руках и с ходу полоснул по нему из автомата. Тот рухнул лицом в снег. Но положение наше от этого не улучшилось - мы были обложены со всех сторон. Правда, противник огня не вел, видимо, боялся попасть по своим, но планомерными перебежками продвигался вперед. На противоположном конце улицы несколько фашистов установили на треногу ручной пулемет. Стало ясно, что мы попали в ловушку.
Раздумывать, однако, некогда. Быстро укрываемся за амбаром и здесь договариваемся разбиться на дно пары и пробиваться к лесу. Первыми отходят Ткачев и Шатилов, а я и Еремин их прикрываем. Потом они огнем обеспечивают наш отход.
Гитлеровцы залегли в огородах, за плетнями. Вижу, как Ткачев и Шатилов, пробежав метров тридцать, падают и открывают огонь. Теперь мы начинаем перебежку, иногда ползем по-пластунски. Над головой свистят пули, прижимают к земле. У противника преимущество не только численное, но и тактическое: он хорошо укрыт, а мы - как на ладони и отступаем по глубокому снегу. Но пока пули облетают нас.
Вот уже до леса не больше сотни метров. Кажется, наше положение становится не таким уж безвыходным, тем более что враг не осмеливается открыто атаковать, предпочитает обстреливать нас из-за укрытий.
И тут я почувствовал удар в плечо и обжигающую боль. Левая рука как-то сразу потеряла силу. "Кажется, отвоевался", - пронеслась в голове мысль. В это время неподалеку падает сраженный вражеской пулей Шатилов. Ткачев остается один. Громко кричу, чтобы быстро отходил, и открываю огонь. Короткая очередь и... патроны кончились, оба диска расстреляны. Но у меня есть еще маузер, пистолет ТТ и две гранаты.
Оглядываюсь на Ткачева и вижу, как он поднимается во весь рост и, волоча винтовку за собой, медленно идет к лесу. Не дойдя нескольких метров до спасительной чащи, он оборачивается ко мне, кричит: "Прощайте!"- и падает, сраженный вражеской пулей. Мы остаемся вдвоем с Ереминым и, прикрывая друг друга редким огнем, продолжаем ползком отходить - подняться уже пет сил.