Не забывал Полбин и о подготовке снайперских экипажей, давал им усиленную тренировку. Когда намеченная программа была выполнена, он провел несколько учений с перебазированием по тревоге на другие аэродромы и бомбометанием на незнакомых полигонах. Честно говоря, перегрузки мы испытывали очень большие. Но на трудности никто не жаловался. Мы знали, что от степени
нашей готовности к бою зависит дальнейшая судьба полка, поэтому твердо следовали суворовскому правилу: "Тяжело в учении - легко в бою".
Незаметно подошел к концу сентябрь 1942 года. И, словно все дело было в календаре, буквально с первого октября исчезло всякое напряжение, наступило непривычное затишье. Причина этого была, конечно, другая: полк полностью выполнил программу переучивания и боевой подготовки. А в военное время жестко лимитировалось все: и бензин, и моторесурсы, и время. Стало ясно, что нам пора отправляться на фронт.
На "нашем", сталинградском направлении советские войска вели ожесточенные бои за заводские поселки "Красный Октябрь" и "Баррикады". У меня сохранилась полетная карта того района, и по ней нетрудно было установить, насколько близко враг подошел к волжской твердыне. В тоже время на ряде других направлений Красная Армия вела активные наступательные действия, например под Воронежем и Туапсе. Правда, эти удары еще не были сокрушительными, но все же свидетельствовали о пашем растущем сопротивлении захватчикам. А там, где противник продолжал наступать, темпы его продвижения были весьма незначительными, далеко не такими, как в начальный период войны.
В первых числах октября 1942 года в полку произошло событие, которое можно было расценивать по-разному. Ивана Семеновича Полбина повысили в должности, назначили заместителем начальника инспекции Военно-Воздушных Сил. Казалось, надо бы радоваться. Но мы все без исключения с грустью восприняли эту весть. Легко ли терять командира, с именем которого связаны и создание, и становление, и боевая слава части? Для нас он всегда оставался ведущим в лучшем смысле этого слова, нашим наставником, учителем, эталоном в жизни и в бою.
Вскоре нам вдруг предоставили выходной день. Я продумал, как лучше его провести, и с утра направился в парикмахерскую. Там встретил штурмана звена Алексея Нечая. Договорились скомплектовать две волейбольные команды и провести игру на "высоком уровне". До начала игры оставалось около часа свободного времени.
Вернувшись в казарму, я включил радио, чтобы послушать последние известия. После нескольких сообщений диктор начал читать Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении отличившихся воинов. Услышав знакомые фамилии, я сорвался с места, чтобы поскорее передать однополчанам радостную весть. Пока надевал шинель, услышал и свою фамилию среди удостоенных ордена Ленина. Около трех десятков моих боевых друзей были награждены высокими правительственными наградами.
А через два дня на построении командир зачитал приказ Верховного Главнокомандующего о переименовании 150-го бомбардировочного полка в 35-й гвардейский. Настроение у всех было праздничное. В строю стояли воины, вынесшие на своих плечах удары гитлеровской военной машины в битве за Москву, а затем отличившиеся в боях на сталинградском направлении. Рядом с ветеранами находилась безусая, еще не обстрелянная молодежь. Молодые авиаторы понимали, что гвардейское звание для них - своего рода аванс на будущее. На митинге они дали клятву беречь и приумножать славу полка, строго соблюдать верность его боевым традициям.
А на следующее утро начальник штаба полка гвардии майор Фомин представил нового командира части майора В. А. Новикова. Может быть, к нему мы отнеслись несколько пристрастно, но первое впечатление он произвел на нас не очень приятное: небольшого роста, сутулый, с угловатыми, скованными движениями. Больше всего на грустные размышления наводили его неуверенность в себе и нечеткость распоряжений.
Осенью 1942 года усиленно создавались соединения Военно-Воздушных Сил, предназначенные для решения крупных оперативных задач на главных направлениях борьбы с гитлеровскими захватчиками. Наш полк ввели в состав 285-й бомбардировочной дивизии 2-го бомбардировочного авиационного корпуса резерва Ставки Верховного Главнокомандования и перебазировали на аэродром южнее Москвы. Вскоре к нам прилетел командир дивизии подполковник В. А. Сандалов и его заместитель подполковник Н. Г. Серебряков - оба Герои Советского Союза. Комдив объявил, что наш авиационный корпус включен в состав 16-й воздушной армии Донского фронта и будет в ближайшее время переброшен под Сталинград. Началась тщательная подготовка к перелету, изучение нового района базирования, линии фронта, группировки противника. Эта работа завершилась дивизионной конференцией по обобщению боевого опыта, что было совершенно необходимо: многие летчики и частично прибывший на пополнение командный состав еще не участвовали в боях. Выступил с докладом и я о бомбометании с пикирования по малоразмерным и подвижным целям.
В конце октября вылетели на фронт, но уже на первом участке маршрута нас подкараулила крайне неблагоприятная погода. Сплошная завеса облачности и частые осадки отгородили полк от Донского фронта. В таких условиях авиация тогда летать не могла. Началось досадное ожидание на промежуточных аэродромах. С трудом добрались мелкими группами до Каменки и здесь окончательно застряли.
Перелет выполняли звеньями. У меня правым ведомым был старший сержант С. А. Носов - способный летчик с опытом инструкторской работы и некоторыми навыками в полетах по приборам; левым ведомым - сержант К. Г. Киселев. Кроме общей для всех задачи перебазирования на мое звено возлагалась также и разведка погоды. Но для этого не требовалось даже подниматься в воздух. Над землей стремительно неслись, подгоняемые порывистым ветром, сплошные сизые облака.
На аэродроме базировался запасной полк штурмовиков. Десятки летчиков-сержантов терпеливо ждали своей очереди и на полеты, и на обед. Кстати, столовая была на редкость захудалой. Главное ее богатство составлял неисчерпаемый запас квашеной капусты, которую повара, не мудрствуя лукаво, щедро сыпали во все блюда, за исключением разве компота.
В ноябре дожди сменились снегопадами, а мы все еще сидели на дальних подступах к фронту. Не знаю ничего более неприятного, чем застрять на полдороге к цели и убивать время на бестолковое разглядывание хлябей небесных. А ведь Сталинграду очень нужна была наша помощь: бои шли уже в самом городе. А тут какие-то снежные заряды оказались страшнее заградительного зенитного огня. Опытные летчики изъявляли готовность прорываться к фронту одиночными экипажами, но командование отклоняло их предложения. У него были свои соображения о сроках нашего прибытия под Сталинград. Все же, когда нижняя кромка облаков поднялась метров до ста, меня вызвали в штаб и поставили задачу на разведку погоды по маршруту.
Лететь предложили одному экипажу. Но я попросил разрешения подняться в воздух звеном и строем пробить облака вверх. Не оставлять же ведомых без ведущего. Доводы оказались убедительными, и со мной согласились. Варианты пробивания облачности были обдуманы заранее и сомнений не вызывали. Осталось только еще раз напомнить ведомым, чтобы в облаках они пилотировали не по приборам, а ориентируясь по моему самолету. Контролировать и регулировать температуру воды поручалось штурманам.
Взлетели в сомкнутом строю, вошли в облака и пробили их на высоте около двух тысяч метров. Передав по радио данные о погоде, я повел звено к аэродрому, расположенному в районе Камышина. Полет проходил над облаками, ярко освещенными осенним солнцем. Штурман доложил, что до посадки осталось минут пятнадцать, пора снижаться. Снова втроем, крыло к крылу, погружаемся в мутную пелену. На высотомере 1000, 800, 700 метров. Становится немного светлее, внизу появляются заснеженные поля. Но горизонтальная видимость очень плохая: в районе аэродрома мощный снежный заряд.
Принимаю решение садиться звеном, даю сигнал "Следовать за мной!" и снижаюсь до ста метров. Вот и аэродром с едва различимыми черными полотнищами посадочных знаков. Проходим строго над полосой, делаем "стандартную коробочку". Ведомые держатся в строю четко, не отстают.